Дэвид Шоу - Черные крылья Ктулху [Истории из вселенной Лавкрафта]

Триста лет тому… а будто вчера.

Этот рейс должен был окончиться в пустыне, а не в кювете. Но время поджимало. Тик-так, тик-так. Как начальник, у которого во взгляде написано лишь одно: «СКОРЕЙ».

Ему бы выпить кофе и купить сигарет. Может, перехватить яичницу с тостом… и послушать что-нибудь — что угодно, лишь бы не бесконечную библейскую долбежку из радиоприемника. Ему бы милую игривую официанточку, и чтоб не навороченная штучка, выискивающая взглядом деньги, а такая простецкая, знающая, и чтоб глаза голубые и задница колыхается. Не замученная какая-нибудь неряха, а милая и, может, не только милая. Чтоб подмигнула игриво, доливая кофе.

Дождь на полную катушку, и каждый порыв исполнен неистовой ярости. Как поступь его старика по дощатому полу.

И так последние пятьдесят миль — да и на каждом шагу, им когда-либо сделанном.

Заклинило. Кнопки магнитолы не работают — ни тебе гребаное радио выключить, ни звук убавить. Дворники мечутся без передышки, отбиваясь от хлещущей тьмы.

Ему бы на обочину съехать и переждать. Но нужно было курево, нужно было согреться. Ему хотелось… хотелось взглянуть на что-нибудь такое, чтоб не кололо усталые глаза. Хотелось послушать что-нибудь… кого-нибудь — кого угодно, лишь бы не преподобного Джеймса Теодора Эллисона, сулящего исцеление всем, кто пришлет деньги. Исцеление за деньги. Вот так он тут и оказался. На этой дороге. В такую ночь… А в кузове Груз.

Ему бы на обочину съехать и проверить Груз. Когда он делал это в последний раз, триста шестьдесят пять миль тому, то чуть не завалился в кювет, а Груз шарахнуло о стенку кузова. С грохотом. Дрянные шаровые опоры, поганые шины, никудышные рессоры — дерьмовый «понтиак», ведро с гвоздями. Эта развалюха даже новая никогда не была горячей штучкой, мурлычущей по дороге в нирвану {49} 49 …мурлычущей по дороге в нирвану… — Вероятно, намек на композицию «Nirvana Road» («Дорога в Нирвану») с одноименного альбома (1984) немецкого нью-эйдж-музыканта Георга Дойтера. , то ли дело «шевроле». «Ничего нет лучше плавной красавицы „шевроле“. И чтоб красная и вся блестит на солнце, как яблочко в карамели, — не это черное убожество». А тут еще такая срочность. Если Груз поврежден, ему крышка. Так мистер Феникс сказал. Пообещал. Неумолимый, как сама смерть, раз только глянет и почти ничего не говорит.

Но это же не он виноват. Не он виноват, что мистер Феникс выдал ему такую тачку. Погнал в рейс на лысой резине. Только не по нынешнему дерьму. Это мистер Феникс виноват. Только вот попробуй скажи ему — и ты труп.

Мистер Феникс в красном галстуке, да еще с красной булавкой для галстука! Запонки тоже красные… Этот красный цвет. Бросался прямо в глаза. Буравил. Жег алчным ядом. Мистер Феникс и его коты — целых пять котов, четыре черных, словно полночь, и один дымчато-серый. Лизали мистеру Фениксу руки. Пялились. Смотрели прямо в глаза. Буравили.

Он ненавидел котов. Его старик ступал точно кот — так же плавно и ловко, даже спьяну. А потом в ход шли когти. Кровь. Красная. Все вокруг делалось красное.

Тогда… и сейчас. Красное.

Всю жизнь он пытался от этого уехать. На полной скорости. И вот оно опять. Поджидает впереди. Если он припозднится. Если повредит Груз. Красное. Только и ждет, чтобы пустить в ход когти.

«К хренам собачьим этот долбаный дождь. Будто тварь из ада вылакала все гребаное пиво во всех задроченных барах на этой стороне Миссисипи и мочится теперь».

Было бы у него время, он бы съехал на обочину и вырубил радио. По крайней мере, заткнул бы льющиеся оттуда нравоучения преподобного Отриньте-свои-грехи-и-молите-Господа-о-прощении. Но мистер Феникс сказал: ровно в пол-одиннадцатого. Сказал, будет ждать. Ждать. В красном, аккуратно затянутом галстуке. С красной булавкой для галстука! С красными запонками. И наверняка со своими чертовыми котами. Которые лижут ему руки.

«Каким же больным надо быть, чтобы позволять зверью себя лизать. Сплошные гребаные микробы. Коты лижут себе зад, а там микробы. Вырядился так, будто он из старинной семьи толстосумов, весь из себя высший класс, а сам просто гнида. Как и его коты, которые лижут дерьмо».

— Гребаные опасные твари. Завывают, что твой саксофон. Так и вьются, будто эта ниггерская музыка их заводит.

«Вот бы извести всех поганых котов, как бывало в Европе, когда сжигали ведьм».

Он смотрит на часы на приборной панели. Сто миль до места, а осталось меньше часа.

Дождь. Все сильней. И преподобный Джеймс Теодор Эллисон мелет языком, будто все на свете знает.