Тим Каррэн - Свиноматка

Но руки не было.

Было только то мрачное предчувствие, ужасное ожидание, знание того, что Мэйтленд был там.

Мёртвый.

Это то, что сдерживало его, потому что он не хотел этого видеть. В жизни бывают вещи, на которые мы могли бы смотреть и о которых могли забыть, а также бывают и другие, тёмные вещи, которые остались бы с нами до конца наших дней. И Ричард знал, что то, с чем он столкнётся, вырвет его душу и разорвёт всё его нутро, вскроет рану в его сердце, которая всегда будет кровоточить.

Голос в его голове сказал:

“Ты обнаружишь, что он висит на светильнике, потому что то, что ты принёс в его жизнь, заразило его, было слишком ужасно, чтобы жить с этим и сохранять здравомыслие. Ты найдёшь его висящим с ремнём вокруг шеи, потому что такие ребята, как Майк Мэйтленд, всегда используют свои ремни. Его лицо будет пурпурно-синим, а язык болтаться, как у собаки. Он будет медленно вращаться в мрачном танце смерти, который является завершением всего, когда суицидники отдают предпочтение петле.”

Но Ричард не нашёл его повешенным.

Может быть, было бы проще, если бы он это сделал…

Он сделал шаг, потом другой, что-то нюхая. Это было похоже на след, ведущий его внутрь, тянущий его глубже и требующий, чтобы он посмотрел на то, что для него приготовили. Запах стал зловонным, и сначала он подумал, что, может быть, это что-то ужасно прозаическое, например, канализация, протекающие трубы, залитые чёрными комками человеческих отходов.

Но это было не так.

То, что он почувствовал, влилось в его нос, взволновало его кишки, заставило его глаза слезиться.

Это была она.

Это был отвратительный аромат свиней, и он хорошо знал, что к этому моменту воняет. Кислотный запах её дерьма, едкая резкость её мочи, горячий мясной запах её пота. Казалось, что он просачивается из стен и вытекает из ворса коврового покрытия под его ногами, капает с потолка и поднимается паром из мебели, как если бы она пометила это место, как волк может пометить своё логово: мочиться на всё, тереться об обивку, выдавливать свои сочные железы на ковёр.

Он почти слышал её голос, доносящийся до него из тёмных углов:

“Конечно, я была здесь, ты, маленькая гнида. Разве я не предупредила Мэйтленда? Разве я не посылала своих знакомых являться по ночам в его лихорадочные сны и ночные видения, чтобы остановить его любопытство? Он был высокомерен, он был горд, он не обращал внимания на свои инстинкты. Он смотрел на бесплодное небо для защиты, а не на добрую плодородную землю, которая является матерью всего, семенем и ростком. Не имея выбора, я призвала его, как я призывала других, и однажды призвав, он уже принадлежал мне. Ему было поручено принести мне то, что принадлежит мне, и предложить это добровольно. Таким образом, я пришла ночью, о да, я пришла за подношением, которое должно лежать у моих ног. Он закричал, как испорченная девка, и я заставила его визжать, когда взяла его себе в рот, высосала сок из его сладкого сочащегося плода и грызла его до полусмерти…”

Ричард посмотрел вперёд, слёзы наполнили его глаза, он нашёл кровь.

Это было на полу, как взрыв красных чернил, которые запятнали стены и всё ещё текли красными слезами по экрану телевизора. Вот, где это произошло. Он знал, что это ритуал древности свершился на алтаре современности… там, где технологии терпели неудачу под тёмным манящим древним языческим ужасом. Прошлое победило настоящее, и это было ясно видно по широкоэкранному плазменному телевизору Мэйтленда, залитого кровью. Вид был ужасающим. Размазанный кровавый путь вёл к окну, которое было разбито. Со второго этажа она взяла своё и вытащила кастрированную тушу Мэйтленда в ночь, возможно, чтобы показать его бесполую форму глазам первобытных звёзд.

Ричард, кипящий от ненависти, поклялся отомстить, поклялся кровавой расправой и опустошительным гневом свиноматке за осквернение своего друга… но даже тогда он знал, что это было глупо. Его кровь поднималась и кипела, когда он думал о том, что его друг и любимая подверглись жестокому обращению и были осквернены, но это быстро оседало в нём в низких прохладных местах.

Свинья уничтожила его жену, его лучшего друга, а, в конце концов, единственный, кто страдал от этого больше всего, был сам Ричард, и он это знал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

“Это моя жена, - подумал Ричард, когда пришёл домой в первые утренние часы и увидел, что его ждёт там тварь, строящая планы и интриги, отвратительная и толстеющая с каждым днём, когда он худеет. - Это то, чем она стала.”