Говард Лавкрафт - Кошмар По-эта

В тех садах вырастают
Цветы для услад,
Белизной источают
Вокруг аромат;
Но вот в солнца заход
Всех лучей краснота
Бурым вид обдает,
Посмотреть коль туда,
И встает над цветами душок,
источают который года.

Там колышутся травы
Лужаек окрест,
Словно память о яви,
Ушедшей с тех мест;
И булыжники троп
Поросли всюду мхом,
Поступь призрачных стоп
Зрима в мраке ночном,
Душу зрителя ж полнят картины,
что лучше не помнить потом.

Раз в июне я жарком
Вновь там побывал,
В полдня золоте ярком
Лесок весь сверкал.
Но озноб бил меня,
И померк будто свет:
Вид раскрылся сполна,
И сквозь множество лет
Словно вспышкой в ночи увидал пору я,
где остался мой след.

There is a lake in distant Zan,
Beyond the wonted haunts of man,
Where broods alone in a hideous state
A spirit dead and desolate;
A spirit ancient and unholy,
Heavy with fearsome melancholy,
Which from the waters dull and dense
Draws vapors cursed with pestilence.
Around the banks, a mire of clay,
Sprawl things offensive in decay,
And curious birds that reach that shore
Are seen by mortals nevermore.
Here shines by day the searing sun
On glassy wastes beheld by none,
And here by night pale moonbeams flow
Into the deeps that yawn below.
In nightmares only is it told
What scenes beneath those beams unfold;
What scenes, too old for human sight,
Lie sunken there in endless night;
For in those depths there only pace
The shadows of a voiceless race.
One midnight, redolent of ill,
I saw that lake, asleep and still;
While in the lurid sky there rode
A gibbous moon that glow’d and glow’d.
I saw the stretching marshy shore,
And the foul things those marshes bore:
Lizards and snakes convuls’d and dying;
Ravens and vampires putrefying;
All these, and hov’ring o’er the dead,
Necrophagi that on them fed.
And as the dreadful moon climb’d high,
Fright’ning the stars from out the sky,
I saw the lake’s dull water glow
Till sunken things appear’d below.
There shone unnumber’d fathoms down,
The tow’rs of a forgotten town;
The tarnish’d domes and mossy walls;
Weed-tangled spires and empty halls;
Deserted fanes and vaults of dread,
And streets of gold uncoveted.
These I beheld, and saw beside
A horde of shapeless shadows glide;
A noxious horde which to my glance
Seem’d moving in a hideous dance
Round slimy sepulchres that lay
Beside a never-travell’d way.
Straight from those tombs a heaving rose
That vex’d the waters’ dull repose,
While lethal shades of upper space
Howl’d at the moon’s sardonic face.
Then sank the lake within its bed,
Suck’d down to caverns of the dead,
Till from the reeking, new-stript earth
Curl’d foetid fumes of noisome birth.
About the city, nigh uncover’d,
The monstrous dancing shadows hover’d,
When lo! there oped with sudden stir
The portal of each sepulchre!
No ear may learn, no tongue may tell
What nameless horror then befell.
I see that lake – that moon agrin —
That city and the things within —
Waking, I pray that on that shore
The nightmare lake may sink no more !

Есть озеро средь края Зан,
Не из любимых людом стран —
Там бродит жуткий мертвый дух,
Чей шаг не различим на слух;
Древнейший призрак, нечестивый,
Столь одинокий и тоскливый,
Кой из густых и мутных вод
Выводит пар, что мор несет.
У топких илистых краев
Противно от гнилых душков,
А птиц, заманит коих брег,
Уж смертным не видать вовек.
Здесь солнце целый день палит
Пустую гладь, что глаз не зрит,
А ночью бьют лучи луны
В зиянье черной глубины.
Но молвят только в страшных снах,
Что возникает в тех лучах,
Что, не пропав в эпох чреде,
Лежит там в вечной темноте —
Ведь в тех глубинах различишь
Безгласной расы тени лишь.
Раз в полночь – немочь для души —
Я зрел то озеро в тиши,
Когда сквозь неба злой оскал
Ущербный месяц воссиял.
Я видел вязкий длинный брег
И тех, кто топи не избег:
Рептилий, в муках смерти ждущих,
Вампиров, воронов гниющих —
Над мертвецами же парил
Злой образ трупоедов крыл.
Ужасный месяц ввысь взошел,
На звезды в небе страх навел,
И в блеске вод открылось мне,
Таилось что досель на дне.
Сквозь жуткую пучину всю
Забытый град сверкал внизу:
Тускнеющие купола,
Во травах шпили без числа,
Пустые храмы, в сводах ил,
Нетронутый златой настил.
И тут скользнула в стороне
Орда бесформенных теней —
Орда отравы, что тотчас
Пустилась в безобразный пляс
Средь мерзостных гробниц рядов
Близ троп, на коих нет следов.
Вдруг вздулось кладбище дугой,
Нарушив вялых вод покой,
А от теней понесся крик
На лунный саркастичный лик.
Вслед вод озерных ток взбурлил
И хлынул в полости могил —
И вот с родившейся земли
Клубы зловонья поползли.
Над градом, что уж обмелел,
Теней ужасных сонм висел,
И – глядь! – распахнута теперь
В гробнице мрачной каждой дверь!
И тут уж описать нельзя,
Кой безымянный ужас начался.
Вот озеро – тот град – луна —
И твари – я, восстав из сна,
Молюсь, чтоб омывался брег
Кошмаров озера вовек !

Ah, Phillis, had I but bestow’d the art
Upon my verses, that I vainly gave
To fond designs and schemes to win your heart,
And tributes that abas’d me as your slave;
If that fine fervour that I freely pour’d
In suppliance at your feet had liv’d in rhyme,
And the soft warmth wherewith my soul ador’d
Been sav’d in numbers for applauding Time;
Had all th’ affection, spent on you alone,
Provok’d my fancy to poetic flights:
Fill’d my rapt brain with passions not my own,
And wafted me to dizzy lyric heights;
The scanty laurels of this feeble quill,
Believe me, kid, would sure be scantier still!