Говард Лавкрафт - Кошмар По-эта

Как солнце над долиной в темноте
Встает и льется золотом везде,
Лучами волшебства живит росу
И пробуждает вновь цветов красу,
Так и над царствами, что мрак гнетет,
В сиянье зрите Планкетта восход!
Монарх Фантазий! Ум чей неземной
От толп влечется сказки вышиной,
Душа чья из обыденных пространств
Ведет в края божественных убранств;
Тебя возможно ль слишком вознести,
Коль светишь в глупый век один лишь ты?
Твое перо, Дансени , мастерством
Богов вновь кажет в капище пустом,
Творит из тайн небесных пантеон
И селит духов средь травы и крон;
С тобой блуждаем в девственном лесу —
Вернул Земле ты юную красу!
Как скачет сердце в счастье без тревог,
Тобой ведомое вдаль за Восток!
Устав от сферы нашей в зле, вражде,
Мы жаждем див во всей их полноте;
Гомера стих второй читаем раз,
Постичь устои ранние стремясь:
Но тщетно – хоть отважен наш почин,
Привычное нейдет из тех картин.
Тогда Дансени всходит, свет небес,
Являя нам видения чудес:
Уносит барк его, изгнав печаль,
В лишенную сует златую даль.
Земному наших мыслей не поймать —
Вернулась детская мечта опять!
Что за миры откроются глазам!
Что за дороги манят к небесам!
За чудом чудо стелют пышный путь,
От ярких видов взгляд не отвернуть:
Блаженств река, дворец хрустальных снов,
Бесплотный град, нагорья облаков
И храмы в синем, звезды в коих чтят
Богов, забытых эоны назад!
Дансени , пишешь с даром ты таким,
Какой едва ли может быть земным —
Всю эту невидаль да ужас ведь
Не в силах человек простой воспеть!
Стремимся сердцем в дом души твоей
В Пегане – ты подобен богу в ней;
И впрямь, что может быть столь высоко,
Как взлет воображенья твоего?
Для Пана ровня ты и верный друг,
Когда твоих мелодий льется звук;
Твою возносят лиру девять муз,
Хваля за пыл фантазии и вкус;
Юпитер даже держит братский тон,
Равняя своему твой пантеон.
Дансени , пусть твои продлятся дни
И будут песен, образов полны,
Твоя пусть слава будет велика,
А имя сохранится на века!
В застой как свежих замыслов родник,
Привнес ты чары новые в язык,
Тобой улучшена мечтой земля —
Преблагородной, как и кровь твоя.
Поем тебе в признательность за труд,
Венца Гибернии о изумруд!

It was golden and splendid,
That City of light;
A vision suspended
In deeps of the night;
A region of wonder and glory,
whose temples were marble and white.

I remember the season
It dawn’d on my gaze;
The mad time of unreason,
The brain-numbing days
When Winter, white-sheeted and ghastly
stalks onward to torture and craze.

More lovely than Zion
It shone in the sky,
When the beams of Orion
Beclouded my eye,
Bringing sleep that was fill’d with dim mem’ries
of moments obscure and gone by.

Its mansions were stately
With carvings made fair,
Each rising sedately
On terraces rare,
And the gardens were fragrant and bright
with strange miracles blossoming there.

The avenues lur’d me
With vistas sublime;
Tall arches assur’d me
That once on a time
I had wander’d in rapture beneath them,
and bask’d in the Halcyon clime.

On the plazas were standing
A sculptur’d array;
Long-bearded, commanding,
rave men in their day —
But one stood dismantled and broken,
its bearded face batter’d away.

In that city effulgent
No mortal I saw;
But my fancy, indulgent
To memory’s law,
Linger’d long on the forms in the plazas, and eyed
their stone features with awe.

I fann’d the faint ember
That glow’d in my mind,
And strove to remember
The aeons behind;
To rove thro’ infinity freely,
and visit the past unconfin’d.

Then the horrible warning
Upon my soul sped
Like the ominous morning
That rises in red,
And in panic I flew from the knowledge
of terrors forgotten and dead.

Был прекрасным и пышным
Тот город в свету;
Пронзал неподвижным
Ночи темноту;
Край чуда, блаженства, где мрамором храмы
взнеслись в высоту.

Вспоминаю я бремя
Поры как тюрьма;
То безумия время,
Дни мыслей ярма,
Когда жуть Зимы в белом саване мучит
и сводит с ума.

Он прекрасней Сиона
Сверкал в небесах,
Свет когда Ориона
Застлал мне глаза,
Сном окутав из воспоминаний времен, чья
померкла краса.

Дворцы величавы,
С прекрасной резьбой,
Вздымали в высь главы,
В даль шли чередой,
А сады в аромате цвели там невиданной
яркой волшбой.

Аллеи манили
Своим колдовством,
А своды твердили:
Когда-то, в былом,
Я в восторге под ними бродил, наслаждаясь
спокойным теплом.

Скульптуры стояли
На его площадях,
Величье являли
Вожди о брадах —
Одна же стояла со стертым лицом и разбитой
в местах.

Среди града сиянья
Не зрел я людей;
Но вот те изваянья
Суровых вождей
Мои мысли нескоро совсем отпустили
из страха когтей.