Эдвард Ли: Глушь

Патриция Уайт настолько глубоко ушла в свои мысли, что совсем не замечала витавших в воздухе чарующих запахов, пока ее муж не упомянул об этом. Принюхавшись, она заерзала в предвкушении. Стройные азиатки носили туда-сюда огромные подносы с едой, за которыми тянулся шлейф изысканных ароматов.

— Знаешь, Байрон, ты прав. Ароматы здесь почти...

Его широкое лицо расплылось в улыбке.

— Эротические?

— Мистер Извращенный Ресторанный Критик, разве можно от тебя ожидать чего-то другого?

Он развел руками над пустой миской, в которой еще пару минут назад был суп из акульего плавника.

— Хорошая пища должна включать в себя и чувственное наслаждение, иначе зачем человек вообще стал бы ее готовить? Не вижу в этом ничего извращенного.

Она не смогла удержаться и, наклонившись, прошептала:

— А как же тот случай в Лос-Анджелесе, когда ты настоял на том, чтобы съесть кусок чизкейка «Шоколадный Мартини» из «Спаго» с моего живота?

— Ага. И я думаю, что не совру, если опишу твою реакцию на этот эпизод как особенно чувственную. И не забывайте о том, миссис Извращенный Юрист, что вы сделали со взбитыми сливками.

Патриция покраснела.

Принесли вторые блюда. Клубящийся от тарелок пар источал прекрасный аромат: острый соус, искусно смешанные специи и травы.

— Итак, прежде чем мы приступим к пиршеству в стиле Северного Китая, — сказал Байрон, — почему бы тебе не рассказать мне, что тебя беспокоит?

Почему бы просто ему не сказать?

— Я чувствую себя виноватой, — призналась Патриция, — из-за того, что не чувствую себя... плохо. — Она оторвала взгляд от огромной тарелки с лангустинами в ростках лука-шалота. — В этом есть хоть какой-то смысл?

Палочки для еды Байрона замедлились, пока он выщипывал полосочку морского ушка. Неровные блики свечей делали его широкое лицо не только задумчивым, но и немного загадочным.

— Дорогая, во всем есть смысл. Трудно сформулировать... мы ведь не должны говорить плохо о мертвых. Тебе ведь это не дает покоя?

— Да... — Она положила свои палочки на фарфоровую подставку. Завязавшийся разговор лишил аппетита обоих, что для высококлассного ресторана, прославившегося экзотической кухней, было настоящим оскорблением.

— Часть меня сочувствует Джуди, но другая, большая, в общем-то, часть... О, черт возьми. Я чувствую себя таким дерьмом, стоит мне только подумать об этом.

— Позволь мне закончить за тебя. Скажи, если я прав. Большая часть тебя радуется за Джуди, потому что она слишком хороша, чтобы быть женой такого парня, как Дуэйн. Он был откровенным дерьмом: лжецом, преступником, бывшим зэком. А теперь он мертв. Отчасти ты даже рада этому. И оттого чувствуешь себя виноватой. Откровенно говоря, я тоже немного рад, что он мертв. Никто не любил этого парня. Я видел его только однажды, но сразу понял, что он изворотливый и лживый дуболом, который женился на твоей сестре только для того, чтобы улучшить свою собственную жизнь. Он доставил ей немало горя, которого она не заслужила. Да он бил ее! Что ж, теперь он больше никого не сможет ударить. Мертвый Дуэйн — это хорошо. Миру лучше без него, а Джуди и подавно.

— Я знаю, — призналась Патриция, — но...

— Но она твоя сестра, — продолжил Байрон, — и ты ее любишь, и ты знаешь, что не должна чувствовать себя счастливой оттого, что ее муж скончался. В таких ситуациях просто нет правильной линии поведения.

— Она надеялась, что в конце концов он изменится, что ей удастся перебороть его воспитание...

— Конечно, она в это верила. Потому что это единственное, на что она могла надеяться. Правда заключается в том, что парни вроде Дуэйна не меняются. Они хищники до мозга костей и будут ими до последней секунды своей жизни. Можно обвинять окружающую среду, воспитание, плохое образование или что-то еще. Иногда это действительно так. Иногда нет. Дуэйн просто был плохим человеком.

Патриция покачала головой.

— Но она так его любила...

— Любовь слепа и нелогична, — добавил Байрон. — Твоя сестра всегда была неуверенной в себе. Она купилась на фальшивый шарм Дуэйна и его видимую крутизну, а в итоге сильно попала. Ей следовало послать его куда подальше через год после свадьбы, но сыграла неуверенность. Так часто случается с женщинами ее возраста: после сорока они смотрят на своих партнеров как на последний шанс.

— Женщины ее возраста? — спросила Патриция полушутя. — Ей сорок два, мне — сорок три.

— Да, но разница в том, что ее муж был качком-грубияном, а твой — лысый гурман. Это я неуверенный в себе в нашем браке. У большинства мужчин моего возраста есть пивные баки, — Байрон похлопал себя по животу, — а вот мой из фуа-гра и шатобриана.