Тори Ру - Ноль [litres]

– Пошли, – наконец кивает Егор, и я плетусь за ними в глубину сквера.

Осторожно шагаю по разбитой дорожке – вокруг запустение, нищета и беспросветность: сломанные лавочки, ветхие, покрытые мхом и плесенью стены, горы пустых флаконов с этикетками спиртосодержащих средств вокруг урн, линялое белье, свисающее с гнилых веревок, облезлые коты и толпы алкоголиков в мрачных дворах.

Воробей уверенно проходит мимо очередного сборища опухших личностей и скрывается в черноте подъезда.

– Добро пожаловать в ад! – приглашает Егор и пропускает меня вперед.

Вероятно, я не выйду отсюда живой…

Поборов застарелый страх и рискуя сломать ноги, поднимаюсь по деревянным ступеням на второй этаж.

Но в комнате Воробья вдруг обнаруживается идеальный порядок и милая обстановочка: широкий стол, диван, ноут, настольная лампа, ковер на полу, цветы на подоконнике.

Он забирает мою куртку, выдает огромных размеров домашние тапочки, выдвигает стул, приглашает сесть и скрывается за дверью.

Егор, не снимая пальто, с ногами забирается в кресло, с интересом наблюдает за мной и снова еле сдерживает смех.

– Успокойся. Воробья зовут Константин Иванович Воробьев, – поясняет он. – Ему двадцать три года. По первому образованию он художник-оформитель, по жизни – законопослушный гражданин и очень душевный человек. Хоть и панк.

Мне нравятся ровный, спокойный тон и чистый приятный голос – вот так, по-дружески, мы еще никогда не общались. Искренне улыбаюсь в ответ, и взгляд Егора задерживается на моих губах, но густой бас ломает волшебство момента:

– Так что ты хочешь и куда? – «Душевный человек» возвращается с продолговатым подносом с непонятными штуковинами в одной руке и с альбомом – в другой и занимает соседний стул. – Помни: ты должна хорошо подумать над выбором, это останется с тобой на всю жизнь…

Воробей ухмыляется, и просветительская лекция сменяется громоподобным хохотом:

– Фигня это все, детка. Поддайся порыву. Если что – обращайся, всегда переделаю… – обещает он.

И я поддаюсь порыву – онемевшими пальцами расстегиваю пуговицы на форменной блузке и объявляю:

– Сюда. Над сердцем. Напиши цифру «0».

Воробей выдвигает ящик стола, долго роется в нем, находит и водружает на нос очки и изрекает задумчиво:

– «Ноль» есть знак небытия, отсутствие чего-то… Также «ноль» – знак неизвестности, начала, нового отсчета…

– Да. То что нужно, – тороплю я и вдруг замечаю, какими глазами притихший Егор смотрит на меня из глубины комнаты. Он растерянно моргает, достает телефон из кармана и принимается увлеченно изучать приложения. Но его щеки пылают. Как и мои. Хватаю воздух ртом. Хочется прикрыть слишком оголенное тело или наоборот… Кровь шумит в ушах.

Ход одурманенных мыслей прерывается густым басом Воробья.

– Безопасность превыше всего. Смотри, – он надевает резиновые перчатки. – Иглы одноразовые, салфетки, бинты, вата – все стерильное, вскрою при тебе. Оборудование обработано с соблюдением норм и правил… А как ты переносишь боль?

– Не знаю… – пытаюсь вытащить из памяти какие-нибудь серьезные детские травмы, но не могу припомнить даже разбитых коленок.

– Тогда для начала сделаю без краски… – Воробей разворачивает настольную лампу, возится с машинкой, двигает стул и склоняется надо мной. Раздается тихое жужжание, и в кожу часто, почти одновременно, вонзается тысяча ядовитых жал. Это больно – чудовищно, ужасно, но терпеть, кажется, можно… Черт, нет – это слишком назойливо, по спине течет холодный пот, руки слабеют, головокружение и тошнота становятся нестерпимыми, день за окном затуманивается и выключается.

– Слышь, так не пойдет, – как сквозь слой ваты прорывается бас Воробья. – Она отрубилась. Нам не нужны неприятности. Че тормозишь? Помоги!

Покой, радость и любовь смешиваются яркими красками, тепло окутывает сердце, место над ним больше не жжет огнем, приятная прохлада принесла облегчение, боль ушла.

Прихожу в сознание и натыкаюсь на широко распахнутые черные глаза напротив, слишком близко. Раскрытая ладонь, под которой бегали мурашки, быстро складывается в кулак и прячется в кармане пальто, Егор отходит от стола и снова падает в кресло.

Ошалело провожаю его взглядом – только что движением руки он привел меня в норму!

– Что… случилось? – хриплю и вздрагиваю от резкого запаха и покалывания в ноздрях.

Воробей сует мне под нос ватку с нашатырем.

– Ты отрубилась, – смеется он. – Это бывает. Теперь терпи и, если что, нюхай ваточку. Потому что, если он опять вмешается, все мои труды пойдут коту под хвост.