Тори Ру - Ноль [litres]

– Тебе с весны было плевать на то, чем я занимаюсь, Саш. Если честно, мне тоже больше не интересны твои планы. И о своих тебе докладывать я не собираюсь! Понял?

Саша напрягается, но молча отваливает с дороги. Замечаю холодную ярость в его взгляде, однако мне все равно.

Да, возможно, я поступаю жестоко, но все узы, связывавшие нас, давно и безвозвратно оборвались.

Не понимаю, как я могла быть такой дурой и истязать себя ради его внимания!

Под каблуками осенних ботинок шуршит сухая листва, с Частного сектора тянет дымом сжигаемой ботвы, черные рваные тучи сгущаются над кривыми телевизионными антеннами на крышах – осень набирает обороты, и в пронизывающем ветре чувствуется мертвое дыхание зимы.

Прокрадываюсь в родной подъезд, через две ступени взбираюсь на свой этаж и, не разуваясь, крадусь в комнату, где разоряю шкатулку с деньгами.

Каждый месяц мама присылает бабушке некоторые суммы на мое содержание, из них на карманные расходы мне перепадает ровно десятая часть.

Бабушка говорит, что эти деньги можно тратить на средства гигиены, книжки и «скромные, но качественные вещи».

«Извини, ба, но сегодня я потрачу часть отложенных денег на то, что считаю нужным».

Уже в прихожей достаю из кармана телефон и набираю бабушке:

– Ба, я дома. Сейчас приму ванну, потом собираюсь поспать. Так что не беспокойся, ладно?

– Хорошо, Соня! – к моему облегчению, соглашается она.

Я снова вру ей, но не чувствую стыда и угрызений совести.

Легким прогулочным шагом иду вдоль забора, степенно киваю соседским близняшкам-восьмиклассницам, но, миновав их, сворачиваю в чужой двор и бегу к пустырю.

Сердце колотится, ноги дрожат, в душе бушует странная запретная радость.

Сухой бурьян с треском ломается под моим напором, пропускает вперед, и я вижу знакомые темные силуэты: Урод и Воробей все в тех же расслабленных двусмысленных позах отдыхают на бочках.

Егор быстро поднимается и направляется навстречу, полы его черного пальто развеваются словно крылья.

Остановившись в полуметре, он сканирует меня взглядом: в какой-то миг в глубине темных глаз мелькают ожидание, болезненное сомнение и настороженность, и тут же скрываются за светонепроницаемой шторкой.

– Если кому-нибудь нас сдашь, я сдам тебя. – Треснутый экран с позорным видео проплывает перед моим носом. – Если будешь лезть ко мне с расспросами, то, не обессудь, пойдешь на три буквы. Если надумала каким-то другим способом меня подставить, обещаю, что ты пожалеешь. Договорились?

– Я здесь не для этого, – отвечаю уверенно и ровно, хотя обида обжигает все внутри.

Воробей, несмотря на внушительные габариты, совершенно бесшумно вырастает рядом.

– Кофе, спиртное, обезболивающие? – гудит он, наклонившись ко мне, и я пячусь назад.

– Ну? – нервничает Егор. – Кофе, бухло, обезболивающие давно употребляла?

– Кофе – давно, остальное – никогда… – Я робко рассматриваю ржавую булавку в воспаленной мочке великана и жуткий шрам над бровью.

– Письменное разрешение от родителей? Или совершеннолетняя?

На сей раз переводить не нужно, и я беспомощно вздыхаю:

– Ни того, ни другого…

– Ну и ладно. Мне похрен. – Воробей оскаливается, распрямляет плечи, прячет кулачища в карманы косухи и, прошагав мимо, направляется к выходу.

– Он всей округе портаки делает, – едва сдерживая смех, успокаивает Егор. – Не бойся, еще никто не жаловался. Короче, план такой: держись метрах в десяти, на остановке отойди подальше, в автобус заходи через другую дверь. Выйдешь за нами на «Заводской». Дальше – по ситуации.

Он разворачивается и ныряет в заросли репейника вслед за Воробьем. Считаю до двадцати и мысленно прокручиваю в голове только что услышанный от Егора инструктаж.

И с тревогой понимаю, насколько сложно мне будет дружить с ним.

Автобус дребезжит и подскакивает на кочках, за окном мелькают трубы завода, желтые двухэтажные бараки, кусты и кривые деревья жуткого района – меня занесло в страшную сказочку детства, не раз рассказанную бабушкой…

Пребываю в ужасе от того, что собираюсь сделать, но не отступлю, потому что выбираю жизнь и чистую совесть. А еще потому, что Егор несколько раз оглядывался на меня с передней площадки, и люди с подозрением и отвращением косились на его разбитое лицо.

На нужной остановке я выпрыгиваю из задней двери, но не подхожу к ребятам до тех пор, пока автобус не скрывается за поворотом.