Ренсом Риггз: Собрание птиц [litres]

– Ты не собираешься… убивать нас?

– К сожалению, этого удовольствия мне придется лишиться. Приказ босса. – Он закончил приковывать Нур и повернулся к Ви. – Он хочет, чтобы вы все видели и на собственной шкуре почувствовали, что бывает, когда петля схлопывается вокруг тебя.

– Не… получится, – медленно проговорил я. – У вас даже нет нужных ингре… диентов.

Он посмотрел на меня так, будто только что вспомнил что-то забавное.

– О, и правда. Вы, дети, до сих пор считаете, что…

Он рассмеялся, и тут я услышал какой-то свист. Мурнау поморщился и согнулся пополам. В его ноге торчала стрела. Он зарычал и обернулся к Ви.

Она поднялась, опираясь на локоть. Ее платье было залито кровью, но в руке она держала небольшой арбалет, который ей каким-то образом удалось скрыть под одеждой. Она выстрелила снова. Вторая стрела вонзилась в плечо Мурнау. Он застонал, поднял пистолет и выстрелил в нее.

Арбалет выскользнул из пальцев Ви, она упала на траву и осталась лежать неподвижно. Нур застонала. Мурнау обернулся к нам.

– Итак, о чем я говорил? – Он поморщился, но, очевидно, боль не очень мешала ему. – Бентам считал, что сможет обмануть нас, использовав неверный перевод. Но мы сразу разгадали его хитрость. В оригинальном тексте «Апокрифона» ничего не сказано о матери птиц. Там об этом ни слова. Зато есть упоминание о бьющемся сердце матери бурь . – Он отшвырнул револьвер, снял с плеча кожаную сумку и достал длинный нож.

– Так что мне пора приниматься за работу.

Он, прихрамывая, подошел к телу Ви, лежавшему на траве. В небе образовалась черная воронка из туч. Я хотел закричать, позвать Нур, повернуть голову и посмотреть на нее, но не смог. Со всех сторон к нам подкрадывалась тьма. Перед глазами все закружилось. Когда тьма на несколько мгновений рассеялась, я увидел Мурнау, склонившегося над трупом Ви и ловко орудовавшего ножом.

Тьма снова окутала меня, а потом я почувствовал, как что-то хлещет меня по лицу. Листья, ветки, мусор. И услышал звук, подобный грохоту товарного поезда. Мне пришлось сделать огромное усилие, чтобы поднять веки.

Торнадо пожирал гигантское дерево, росшее в сквере, ветви сосны метались, словно в нее вселился дьявол. Корни, похожие на руки, показались из земли – и Мурнау направлялся прямо к ним. На плече у него висела сумка, а в руке, триумфально поднятой к небу, он сжимал что-то небольшое, темное.

Прежде чем его унесло вихрем, он обернулся и посмотрел на нас. И могу поклясться, я видел, как он ухмыляется. А потом ветер подхватил его, и он исчез.

Наверное, я снова потерял сознание. Следующим, что я помню, были ярко-желтые облака, которые неслись к торнадо и сливались с ним, образуя конус, устремленный в небо. Дерево вырвало с корнем, оно некоторое время висело в сотне футов над землей, медленно вращаясь в самом центре воронки.

Я услышал негромкий стон. Он становился все громче и наконец стал оглушительным, так что у меня буквально раскалывалась голова. Он напоминал замедленную человеческую речь, голос, заглушаемый порывами ветра, который произносил неразборчивые гласные. Долгие, протяжные звуки становились то выше, то ниже. Желтый конус, образованный облаками, стал толще и поглотил зависшее дерево, а потом тучи вокруг воронки сместились и появился рисунок, поразительно похожий на человеческое лицо.

Знакомое мне лицо.

Рот открылся, и голосом, похожим на раскаты грома, небо произнесло мое имя.

Девочка крепко спала, когда Пенсевус начал шептать ей на ухо. Она не знала, долго ли это продолжалось, но когда она открыла глаза, в ее голове роились кошмары.

Она точно знала, что нужно делать.

Девочка поднялась и пересекла комнату.

Пенсевус продолжал шептать – он почти никогда не прекращал нашептывать ей что-то. Она сжимала его в руке, и он волочился по полу. Она повсюду носила его с собой.

Телефоном она пользовалась всего раз в жизни, но Пенсевус подробно объяснил, что нужно делать.

Он всегда говорил ей, что нужно делать.

Она принесла стул, стоявший в углу комнаты, придвинула к стене и забралась на него, чтобы дотянуться до трубки.

Она сделала шесть звонков, один за другим. Она еще не закончила свою работу, когда прилетела первая имбрина и села на подоконник открытого окна.

Каждый раз, когда на другом конце провода снимали трубку, девочка произносила всего два слова: