Дмитрий Ахметшин - Комплот детей

Сказать, что они тогда схватились друг за друга, чтобы не упасть, значит — не сказать ничего.

Это был хороший шанс, чтобы влюбиться в ребёнка, но Игорь только больше влюбился в его мать. Ух, какая она была, когда они спасли сына и, давясь от смеха и захлёбываясь слезами, повезли его в травмпункт, чтобы вытащить лампочку: раскрасневшаяся, с бьющейся на шее жилкой, с горящими глазами и алой царапиной на прокушенной нижней губе!

Лена, легонько взяв его за грудки рубашки, продолжала:

— А наш танцевальный вечер, помнишь? Как мы, уложив дитятко спать, захотели танцевать сальсу, но как тихо ни делали музыку, он всё равно просыпался и кричал… и снова, и снова, и, в конце концов, мы танцевали под тишину… танцевали до трёх ночи — помнишь? О, тишина казалась нам самой заводной на свете музыкой! Если бы не Кирилл, ничего этого бы не было.

Он понимал. Умом — понимал.

Игорь открыл глаза и услышал, как его зовёт Лена. Короткий глухой сон, похожий на горлышко бутылки, сделал ему ручкой. Что-то с мерзким жестяным звуком скребло на душе — ах да, это вы, воспоминания о том, что случилось полтора часа назад.

Кирилл сидел на краешке постели и смотрел в пустоту. Возле кровати горела лампа — должно быть, её зажгла жена. Она сидела рядом с сыном и гладила его по волосам, прижимая голову к своей груди. Казалось, где-то в шее мальчика есть тугая пружина, которая пытается вернуть его в вертикальное положение. Рот приоткрыт, там прячется напуганный ссорой ночной сумрак. Глаза распахнуты; на появление отца мальчик никак не отреагировал.

— Я отправил его спать.

— Я слышала, — холодно ответила жена.

— С тобой… всё нормально? — прочистив горло, спросил Игорь.

— Всё хорошо, — ответила она коротко. И прибавила, скучно, словно по привычке добавив в голос капельку яда: — Ты немного промахнулся. Мне почти не больно.

— Прости, я не хотел.

Игорь чувствовал, как колотится собственное сердце. Хотелось приложить руку к груди, пощупать, но он не стал делать этого при Ленке. Ещё сильнее хотелось погреть ладонь на животе жены, убедиться, что вспышка неосмотрительного гнева не повредила глубинные жизненные токи, но этого Лена бы тоже сейчас не оценила.

Ребёнок, что зреет в её чреве… это будет другой ребёнок, и Игорь действительно за него боялся.

Этот малыш поселился в их головах задолго до зачатия. Богатырь, вымахал аж до четверти занимаемых дневных мыслей, а когда Игорь и Лена одновременно рассказали друг другу, то не могли сдержать улыбок. Знаете, каково это — заранее знать, когда будет зачат твой будущий малыш, заранее знать, что это будет мальчик, до мелочей продумать на какой неделе он начнёт пинаться и пытаться угадать по этим не вполне осознанным движениям его характер?..

Игорь уселся перед ребёнком на корточки, загородив от него коробки с конструктором, сложенные возле двери, и монументальную стопку журналов о компьютерных играх. Простая, прямоугольная комната, треть которой занимала кровать. Болотного цвета стены, ярко-зелёная дверь, на стене у изголовья — фотообои, восстающий из скалы замок с развевающимися баннерами и множеством окошек-бойниц. В стеклянной стенке — разноцветные корешки книг вкривь и вкось, так, что единственная стоящая прямо книга, том Толкина, казалась потайной кнопкой, открывающей проход в любую страну чудес по выбору обитателя комнаты.

Кирилл не отвёл взгляда. Казалось, благодаря массивным плечам отец застрял на радужке его глаз и барахтался там, словно муха в стакане с водой.

— Эй, пацан… — сказал Игорь, чувствуя себя до крайности неловко. — Прекращай уже, а? Мы с твоей матерью немного повздорили, только и всего.

Он протянул руку, намереваясь потрепать ребёнка по щеке, но вместо этого что-то заставило его схватить Кирилла за запястье и грубо сжать.

— Ты делаешь ему больно, — сказала Лена.

Игорь ничего не ответил, смотря Кириллу прямо в глаза и продолжая сжимать его руку сильнее и сильнее, ожидая, что он выдернет её. Хоть вскрикнет, хоть ойкнет. Пустит слезу, как происходило во время редких стычек между поколениями, когда Игорь становился пасмурным как грозовая туча, накрывал ребёнка своей тенью, буквально вминая его в землю. Кирилл всегда плакал тихо, не позволяя ни одному звуку покинуть носоглотку; слёзы лились из глаз, как из худого крана. Сейчас он оставался безмолвным, словно тряпичная кукла.

Игорь разжал руку и ушёл, чувствуя, как краснеет сзади шея. Хотелось что-то сказать, мальчишке, его матери — да хоть слепить скабрезную шутку, которая пустит по этому бронированному стеклу трещину. Но ничего не шло на ум. Он прикрыл дверь и слушал, как Лена уговаривает Кирилла лечь ещё поспать.