Вик Джеймс - Санктуарий [litres]

Только это не человеческие голоса – это жадное пламя. Помост охвачен огнем.

Они что – решили, что повешение будет недостаточно картинным, и хотят нас отправить на костер? Я вспоминаю слова, которые Мэри-Энн бросила мне на улице: что мы будем гореть сейчас, а потом будем гореть в аду. И Эбигейл сказала Харпер, что она заслужила не петлю, а костер.

Я бросаю взгляд на дочь. Мне невыносима мысль о ее страхе. Однако она смотрет на огонь с открытым интересом. В ее светлых газах пляшет отраженное пламя – и у меня такое чувство, будто я уже ее потеряла. Мою полную тайн дочь.

Высоко в небе что-то стучит. Над стадионом появляется вертолет. Мое сердце снова ускоряет ритм – мне казалось, что настолько быстро оно просто не может биться. Это спасение? Спецназ спустится по тросам и унесет нас с Харпер к безопасности?

Тут вертолет кренится – и я вижу у него на боку логотип новостного канала. Они здесь, чтобы смотреть!

Теперь горожане уже аплодируют и восторженно кричат. Череда обвинений и признаний разожгла им кровь, а присутствие в небе зрителей возбуждает. На трибунах многие вскочили на ноги. «Пра-вый суд! Пра-вый суд!» – скандируют они. Ряды со спартанцами размахивают флагами и плакатами «#ПравосудиезаДэниела».

Почему Эбигейл не хочет говорить с того места, где остановилась? Мне хочется, чтобы она поскорее начала, чтобы все это закончилось – так или иначе. Вместо этого она завороженно застыла на месте.

В нарастающем хаосе стерегущие нас с Харпер полисмены решаются время от времени оглядываться, пытаясь понять, что происходит. У меня появился шанс. Всего один шанс.

Тут из громкоговорителей по всему стадиону вырывается вой, усиливаясь до леденящей адской пронзительности. Я никогда ничего похожего не слышала… вернее, не слышала с того вечера, когда Эбигейл прижала к себе труп двенадцатилетнего Дэна после того как Майкл отпустил руку сына, не найдя пульса.

Эбигейл продолжает смотреть на горящую сцену – и вой рвется из ее горла. Ее палец указывает вперед, на пламя.

Ее крик обретает форму, как единственное слово: «Дэниел».

И я ничего не могу с собой поделать: завороженно смотрю туда, куда она показывает. В центре пламени видна дергающаяся, шатающаяся фигура.

Она похожа на Дэниела Уитмена.

– Дэниел! – вопит Эбигейл. – Нет!

Она бежит к огню.

– Эби, стой!

Какой-то мужчина бросается вперед. Это Альберто. Вот только что-то его останавливает. Его собственная трусость – или, может, остатки моих чар супружеской верности? Он вытягивает руки, но оказывается слишком далеко.

Эбигейл останавливается перед горящим помостом. Что бы она ни видела, но смотрит она на это так, будто это воплощает в себе все ее надежды и стремления. Языки пламени продолжают извиваться, но я больше не различаю мерцающей фигуры человека, которая мне привиделась. Только голодное сердце огня.

– Дэниел! – кричит мой враг – и давняя подруга.

В ее голосе больше нет ужаса. Только радость.

Она ставит ногу на пылающую ступеньку и бросается в адское пламя.

Зрители орут – все, как один. А потом наступает хаос.

Толпа за ограждениями кипит. Половине хочется пробраться ближе к ужасающему зрелищу самосожжения Эбигейл Уитмент, а остальным – как можно скорее убраться прочь.

Волосы у Эбигейл вспыхнули, словно факел. Я больше не вижу фигуры, которая, как показалось на краткий миг, двигалась в огне. Она выкрикнула имя сына, но теперь внятных звуков не издает – только крики жуткой боли. Оказавшиеся ближе к костру зовут ее, умоляют спрыгнуть. Вот только у Эбигейл Уитмен больше нет ног – только горящие корни дерева.

Новый рев, треск и стук. Дальние ряды трибун – те, где сидели спартанцы – обрушились и загорелись. Ребята бросаются с трибуны назад, пытаются лезть вбок, а сиденья начинают плавиться.

Все бегут, спасая свою жизнь, воздух наполняется дымом. Запахи становятся сильнее: обгоревший пластик и краска, и вонь плоти человека, гибнущего в огне. Раздаются вопли людей, которых отрывают от близких, которые спотыкаются и падают.

С бряцанием ближайший ко мне металлический барьер опрокидывается. Люди падают, попав под него или застряв ногами в перекладинах. Однако поток бегущих не останавливается, они топчут лежащих.

Вознеся благодарность за подготовку в сдерживании бунтующей толпы, я проскальзываю сквозь самую сильную сумятицу и бегу к помосту. Кто-то должен попытаться отдать спокойные распоряжения. Однако Тэд Болт успевает к микрофону первым.