Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки [litres]

– Кто-нибудь из вас удосужился узнать, что отравляет уши наших детей этим летом?

– Похоже на жужжание пчел, облепивших осла! – сказал кто-то.

Все засмеялись.

Оглянувшись, я увидел мокрого от пота Дика Моултри; его рубашка на груди была вся заляпана соусом для барбекю.

– Смейтесь, если хотите, но, когда вы предстанете перед Господом, вам станет не до смеха! – в ярости выкрикнул преподобный Блессет. Не помню, чтобы он когда-нибудь говорил нормальным голосом. – Но стоит вам послушать эту песню, и волосы у вас на голове встанут дыбом, как встали у меня!

– Да будет вам, преподобный! – подал голос мой отец. – Это же просто песня!

– Просто песня? – Блестящее от пота лицо преподобного Блессета мгновенно повернулось к моему отцу, пылающие гневом серые глаза настолько налились кровью, что могло показаться, будто их нарисовали. – Просто песня, говоришь, Том Маккенсон? Что ты ответишь, если я скажу, что эта «просто песня» подрывает мораль наших детей? Что она вызывает у них греховные сексуальные желания, подталкивает к безумным гонкам по улицам на автомашинах, учит их злу большого города? Что ты скажешь на это, Том Маккенсон?

Отец пожал плечами:

– Если вы сумели разобрать все это, прослушав песню один раз, то у вас уши, как у гончей. Лично я не понял из этой песни ни слова.

– Ага! Вот в этом и заключаются проделки Сатаны! – Преподобный Блессет ткнул отцу в грудь указательным пальцем с соусом барбекю под ногтем. – Грех пробирается в головы наших детей, а они даже не понимают, что слушают!

– В самом деле? – спросил отец.

К тому времени мама подошла к нам и встала рядом, взяв отца за руку. Он никогда особо не уважал преподобного, и мама боялась, что отец может выйти из себя и наговорить лишнего.

Преподобный оставил в покое моего отца и снова обвел глазами толпу. Если на свете и есть что-то, способное привлечь внимание людей, то это крикун, пугающий Сатаной; кажется даже, что в воздухе разносится его запах, как от горелого мяса.

– Добрые христиане, призываю вас прийти в среду вечером, в семь часов, в Свободную баптистскую церковь, вы сможете собственными ушами услышать все то, о чем я говорю!

Взгляд преподобного скользил по лицам людей.

– Если вы любите Господа, наш город и ваших детей, разбивайте любое радио, когда услышите, что из него льются эти помои!

К моему разочарованию, несколько человек с горящими от возбуждения глазами поддержали преподобного одобрительными возгласами:

– Восславим Господа, братья и сестры, восславим Господа!

Преподобный Блессет стал пробираться сквозь толпу, хлопая людей по плечам и спинам, пожимая на ходу руки.

– Он мне всю рубашку соусом испачкал, – проговорил отец, разглядывая пятно.

– Пойдем отсюда. – Мама потянула отца за руку. – Давайте посидим в тени.

Направившись следом за родителями, я оглянулся, наблюдая, как уходит преподобный Блессет. Вокруг него образовалось кольцо – люди, окружавшие Блессета, что-то быстро и невнятно говорили. Их лица казались какими-то опухшими, а у самого Блессета на спине расплывалось темное пятно пота, напоминавшее формой дыню. Я не мог понять, каким образом та самая песня, что я сегодня впервые услышал на парковке около «чертова колеса» и сразу же полюбил, вдруг оказалась греховной. Я мало что знал о зле большого города, но не чувствовал в себе ни малейшего желания нарушать мораль. Песня просто была клевой, и на душе от нее становилось… клево. Я раз двадцать слышал сегодня эту песню, но так и не сумел разобрать, что там поется хором после «я тусуюсь, я тусуюсь», и ни Бен, ни Дэви Рэй, ни Джонни, который все еще ходил с перевязанным бинтами клювом и пока сидел дома, не смогли мне помочь. Меня снедало любопытство: что такое преподобный Блессет сумел услышать в песне, чего не смог уловить я?

Я решил, что обязательно должен это разузнать.

Поздно вечером в парке устроили фейерверк. Красные, белые и синие огненные цветы долго расцветали над Зефиром.

А после полуночи перед домом Леди запылал крест.

Я проснулся из-за того, что почуял запах гари.

Пели птицы, и солнце стояло высоко в небе, но я понимал, что произошло что-то ужасное.

Три года назад в двух кварталах к югу от нас случился пожар. Тогда лето выдалось особенно жарким и сухим, и той августовской ночью дом сгорел быстро, как растопка из смолистых сосновых веток. Там жила семья Беллвуд: мистер и миссис Беллвуд, их десятилетняя дочь Эмми и восьмилетний сын Карл. Во время пожара, начавшегося из-за короткого замыкания, спящий Карл получил сильные ожоги, прежде чем родители сумели добраться до него сквозь огонь. Карл умер через несколько дней, его похоронили на Поултер-Хилле и поставили на могиле обелиск с высеченной на нем надписью: «Нашему любимому сыну». Вскоре Беллвуды уехали из Зефира, оставив своего сына лежать в здешней земле. Я хорошо знал Карла Беллвуда, потому что тот часто приходил ко мне во двор поиграть с Бунтарем: у мамы Карла была аллергия на шерсть животных и она не позволяла заводить собаку.