Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки [litres]

– Какой чудесный день! – воскликнула Сэнди, откинувшись на спинку сиденья и глядя на проносящиеся мимо леса и луга.

Я оглянулся на нее и в очередной раз усладил свой взор ее видом. В белокурых волосах моей супруги играл солнечный свет, как будто в них рассыпаны золотые цветы. Есть там и чуточку серебра, что мне тоже нравится, хотя Сэнди это немного расстраивает. У нее светло-серые глаза, уверенный и спокойный взгляд. Она может быть твердой, как скала, когда мне нужна сила, и мягкой, словно пуховая подушка, когда я нуждаюсь в утешении и покое. Вместе мы отличная команда. У нашей дочери глаза и уравновешенность матери, мои темно-каштановые волосы и неутолимая тяга к познанию мира. У нее острый орлиный нос моего отца и изящные кисти с удлиненными артистическими пальцами – «руки художника» – моей матери. По мне, так лучшее сочетание трудно и придумать.

– Эй, пап! – Бейсбольные карточки на мгновение забыты.

– Да?

– Волнуешься?

– Нет, – ответил я.

«Всегда говори правду», – напомнил я себе.

– Ну, может, чуть-чуть.

– Что там будет?

– Представить себе не могу. Мы уехали из Зефира в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году. Это было… ну-ка посчитай, сколько лет назад это случилось?

Молчание, продлившееся несколько секунд.

– Двадцать пять.

– Верно, как дождь, – согласился я.

Моя дочурка преуспевает в математике, она явно пошла в кого-то из родни со стороны Сэнди.

– Как же так вышло, что за все это время ты ни разу тут не побывал? Я хочу сказать, если ты так любил свой город…

– Я собирался сюда приехать несколько раз. Однажды я даже добрался до самого поворота на трассу шестьдесят пять. Но Зефир совсем не тот, что был раньше. Конечно, нет ничего удивительного, что в мире многое меняется… но Зефир я всегда считал своим домом, и мне больно думать, что перемены затронули его так сильно.

– И что же там изменилось? Ведь это по-прежнему маленький городок?

Я услышал, как снова зашелестели бейсбольные карточки, раскладываемые по командам и по алфавиту.

– Не думаю, что там многое изменилось, – ответил я. – Авиабазу закрыли в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, бумажная фабрика на Текумсе прекратила работу еще через пару лет. Юнионтаун значительно увеличился в размерах – в четыре или пять раз по сравнению с временами моего детства. Но Зефир… он стал меньше.

– Гм?

Внимание моей дочери уже отвлеклось на другое.

Я оглянулся на Сэнди, и мы улыбнулись друг другу. Ее рука нашла мою. Кажется, что наши руки изначально предназначены для того, чтобы вот так соединяться. Впереди нас, вокруг Адамс-Вэлли, поднимались холмы, покрытые деревьями в желто-багровом пламени распускающихся почек. Кое-где уже появилась зелень, хотя апрель еще не начинался. Воздух снаружи машины оставался еще прохладным, но сияющее солнце обещало близость лета.

Как я уже упоминал, я и мои родители переехали из Зефира в Бирмингем в августе 1966 года. Отец, служивший в магазинчике скобяных изделий мистера Вандеркампа, первым почуял ветер перемен и решил тронуться в путь в поисках более сочных пастбищ. В Бирмингеме он отыскал себе работу: его взяли помощником менеджера в ночную смену на фабрику компании «Кока-Кола», в цех бутылочного розлива. Он стал зарабатывать вдвое больше, чем получал, когда развозил молоко. В 1970-м, когда его повысили до менеджера ночной смены, мы сочли, что наконец-то стали зажиточными. Это случилось в тот год, когда я поступил в Алабамский университет. Отец успел порадоваться моему диплому журналиста, прежде чем скончался от рака в 1978 году. Слава богу, он ушел легко. Мама горевала ужасно, я боялся, что потеряю и ее. Но в 1983 году во время морского путешествия на Аляску со своим церковным кружком мама познакомилась с вдовым джентльменом, владельцем конного завода в Боулинг-Грин, штат Кентукки. Через два года она вышла за него замуж и с тех пор живет вместе с ним. Он очень хороший человек и прекрасно относится к моей матери, но он не мой отец. Однако жизнь продолжается, и никогда заранее не знаешь, куда приведет незнакомая дорога.

«Трасса 10» – возвестил знак на развилке с тремя проржавевшими дырками от пуль.

Мое сердце забилось быстрее. В горле пересохло. Я знал, что увижу перемены, но страшился их.

Всю жизнь, насколько у меня хватало сил, я старался не постареть. Сама по себе эта работенка не из легких. Я имею в виду не прожитые годы – они заслуживают уважения, – а старческое восприятие мира. Я знаю парней моего возраста, которые, проснувшись однажды утром, внезапно забывают, что их отцы когда-то запрещали им слушать «Роллинг стоунз», этих демонов рок-музыки. Забывают, как родители требовали, чтобы их длинные, закрывающие лоб волосы были немедленно подстрижены, грозя за ослушание выгнать их из дома. Они уже не помнят, что значило для них, сегодняшних боссов, быть подчиненными. Нынешняя жизнь, конечно, стала гораздо более жесткой, чем была когда-то. Сегодня зачастую приходится делать нелегкий выбор с весьма тяжелыми последствиями. Само собой, дети нуждаются в руководстве, и я благодарен своим родителям, чья направляющая длань помогла мне избежать многих ошибок. Однако сегодня, как мне кажется, родители уже не могут быть учителями для своих детей. Родители, во всяком случае большинство из них, подают пример в основном на словах, а не на деле. По моему мнению, когда героем для ребенка является его отец или мать, а еще лучше – оба вместе, тернистый путь познания и обретения опыта становится намного легче. В нашем жестоком мире, где в детях хотят видеть миниатюрные подобия взрослых, лишенные очарования, магии и красоты невинности, даже небольшое количество теплоты и добра помогает вытерпеть тяготы бытия…