Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки [litres]

И полетел вниз – сквозь ледяную ночь и звезды.

Внезапно мои глаза раскрылись.

Я услышал свисток товарного состава, который удалялся от Зефира в иной мир.

Поднявшись с земли, я сел, глядя на могилу Дэви Рэя.

Я проспал всего около десяти минут. За это короткое время я успел проделать долгий путь и вернуться назад – потрясенный и подавленный, но зато в целости и сохранности. Я понимал, что мир за пределами Зефира не так уж плох. Я ведь много читал о нем в «Нэшнл джиографик». Я знал, как прекрасны города, музеи, памятники отваге и человеколюбию. Но часть мира оставалась от меня скрытой, как обратная сторона Луны, подобно тому как человек, убитый близ нашего городка, лежал скрытый от лунного света под толщей воды. Так же как мой Зефир, внешний мир не был однозначно плох или хорош. Принси, кем бы он ни был, прав: прежде чем мне доведется лицом к лицу предстать перед этим чудовищем, я должен вырасти и повзрослеть. А сейчас я просто мальчик, который хочет засыпать ночью в своей кровати и просыпаться утром в доме, где есть отец и мама. Необходимость извиняться перед Луженой Глоткой по-прежнему лежала на мне тяжелым грузом. Я должен был пробиться сквозь джунгли, в которых оказался.

Я стоял при свете сияющих звезд и с печалью смотрел на свежую могилу.

– Прощай, Дэви Рэй, – сказал я и, забравшись на Ракету, покатил к дому.

На следующий день мама заметила, что у меня утомленный вид. Она спросила, не мучают ли меня по ночам кошмары. Я ответил, что со своими проблемами вполне могу справиться сам. На завтрак мама приготовила превосходные блины.

Я так и не написал никакого извинения, сидя вечером в своей комнате один, а чудовища сочувственно смотрели на меня со стен. Я слышал, как в разное время четыре раза звонил телефон. Потом пришли отец и мама, чтобы поговорить со мной.

– Почему ты ничего нам не сказал? – спросил отец. – Мы не знали, что эта ваша учительница так издевается над учениками.

Как я уже говорил, отец знал по собственному опыту, как туго приходится, когда тебя третируют.

Нам позвонили родители моих одноклассников: мама Салли Мичем, усатая мамаша Демона, отец Лэдда Девайна и мать Джо Петерсона. Они рассказали моим родителям о том, что услышали от своих детей, и все в один голос заявили: пусть я и не прав, что вышел из себя и распустил руки, сбив очки с носа Луженой Глотки, но та тоже во многом виновата.

– Учитель не имеет права называть ученика дубиной стоеросовой. Все люди заслуживают уважения независимо от возраста, – сказал отец. – Завтра я собираюсь поговорить с мистером Кардинале и прояснить ситуацию.

Отец озадаченно посмотрел на меня:

– Но почему ты ничего не рассказал нам, Кори?

Я пожал плечами:

– Наверно, потому, что не рассчитывал на твою поддержку.

– Да-а, – протянул отец, – выходит, мы недостаточно верили в тебя, приятель.

И взъерошил мне волосы.

Как здорово иногда бывает вернуться домой!

Отец сдержал обещание. Он действительно отправился с визитом к мистеру Кардинале. Директор, до которого от других учителей давно доходили слухи, что Луженая Глотка окончательно распоясалась, решил, что тех дней, что я провел под домашним арестом, вполне достаточно для наказания. Мне было позволено вернуться в школу. Приносить извинения больше не было необходимости.

В школе меня приняли как героя-победителя. В ближайшие годы со мной не мог бы сравниться славой ни один астронавт, даже те из них, кто побывал на Луне. Луженая Глотка была угрюма и унижена: суровый выговор директора Кардинале рождественскими колоколами звенел в ее голове. Но и я тоже наломал дров и должен был признать свою долю вины. Вот почему в первый же день по возвращении в школу, а он был последним днем учебы перед началом рождественских каникул, как только закончилась перекличка, я поднял руку. Луженая Глотка раздраженно спросила:

– В чем дело?

Я поднялся с места. Все глаза были устремлены на меня в ожидании очередного героического жеста в великой войне с несправедливостью, ущемлением прав и запретом на виноградную жевательную резинку.

– Миссис Харпер… – начал я и остановился, ощутив, как поколебалась моя благородная решимость.

– Давай говори, да побыстрее! – брызнула слюной Гарпия. – Я не умею читать мысли, дубина ты стоеросовая!

Что бы ни сказал Гарпии мистер Кардинале, этого явно не хватило, чтобы она сложила оружие. Тем не менее я решил продолжить, зная, что поступаю правильно: