Ширли Джексон - Птичье гнездо [litres]

– Я не хочу сделать тебе больно, Морген, пусти.

– Нет! – упорствовала Морген.

– Пожалуйста, Морген, – все громче просила Бетси. – Я не сделала тебе ничего плохого, а у меня не будет другой возможности… Морген, прошу тебя, пусти.

– Нет!

Морген взглянула на доктора – крепко обхватив Бетси сзади, зажав ее левую руку, он отчаянно замотал головой.

– Морген, – спокойно сказала Бетси, – я избавлюсь от нее ради тебя. Она уйдет и больше никогда не вернется. И я тоже уйду.

– Прощай, – с горечью ответила Морген.

– Морген…

Бетси исчезла. Морген подумала, что перед ними снова Бесс, но это была Элизабет. Бледная, беспомощная, она почти висела на докторе. Морген вдруг показалось ужасно нелепым то, что она до сих пор сжимает безжизненную руку племянницы и, отпустив ее, она сделала шаг назад. Доктор ослабил хватку, однако не отошел от Элизабет.

– Элизабет, – уставшим голосом спросила Морген, – как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. – Элизабет с сомнением посмотрела на Морген, на доктора и затем опять на Морген. – Простите.

– Мое дорогое дитя, – тяжело дыша, проговорил доктор, – вам не за что просить прощения.

Морген убрала за спину трясущиеся руки.

– За птичьим гнездом отправились в лес, – нараспев произнесла Элизабет, а потом добавила серьезным тоном: – Тетя Морген, ты всегда была ко мне так добра.

– Спасибо, – удивленно ответила Морген.

– И вам спасибо, доктор Ронг. – Лицо Элизабет дрогнуло, по нему скользнула ухмылка, и девушка слегка качнулась. – Деньги. Никто меня не любит.

– Только не Бесс, – взмолился доктор. – Пожалуйста, только не Бесс. Морген, вы можете ее прогнать?

– Элизабет, – позвала Морген. – Элизабет, вернись.

– Я здесь. Я и не уходила, дорогая тетя, никуда не уходила. – Она посмотрела на доктора и четко, без запинки сказала: – Получилось. Я – настоящая Элизабет, доктор Ронг. Я получу деньги. Я не сделала ничего плохого. Я прыгнула в ежевичный куст. Я сейчас закрою глаза, и вы никогда меня больше не увидите.

– Боже Всемогущий! – Морген отошла в другой конец прихожей и в отчаянии прислонилась лбом к деревянному истукану, безмолвному свидетелю происходящего. Она согрешила, она причинила зло, она возжелала чужое…

– Вы никогда меня больше не увидите, – повторила племянница.

Морген бросилась к ней и крепко обняла.

– Сокровище мое, Морген здесь, с тобой.

Взяв Элизабет под руки, Морген и доктор отвели ее в гостиную и уложили на диван. Она на секунду открыла глаза, улыбнулась им и тут же уснула.

– Что нам теперь делать? – спросила Морген.

Доктора рассмешил ее вопрос.

– Спросим у нее, когда проснется. А пока подождем.

– Сделаем кофе. Вдруг она захочет.

Выходя из гостиной следом за доктором, Морген поняла, что на ней по-прежнему домашний халат и поношенные тапочки. Он мог и не заметить, подумала она, однако в прихожей, слегка смущаясь, все-таки сказала:

– Пойду переоденусь, с вашего позволения.

– Морген? – Доктор с неприязнью вглядывался в лицо нигерийской статуи.

– Да?

– Я считаю, вам нужно от него избавиться. – Он с улыбкой повернулся к Морген. – Прошу прощения, не слишком вежливо с моей стороны. Я сейчас сам не свой. Просто меня раздражает этот болван – стоит здесь, смотрит, слушает, а сам только и ждет, чтобы кого-нибудь схватить.

– Хорошо, – безжизненным голосом ответила Морген.

– Может быть, он заберет с собой часть наших грехов.

И доктор бесцеремонно похлопал ее по плечу.

Три месяца спустя, когда после долгой череды безрадостных, холодных, дождливых дней наконец установилась теплая погода, пациентка Виктора Райта, который был ее лечащим врачом уже два года, и племянница Морген Джонс, которая была ее тетей уже двадцать пять лет, вдруг поняла, что ей хочется пробежаться по тротуару вместо того, чтобы, как прежде, идти по нему медленными, отрывистыми шагами, хочется собирать цветы и ходить босиком по траве. Остановившись неподалеку от дома, в котором располагался кабинет доктора Райта, она не спеша, с любопытством разглядывая улицу, обернулась вокруг себя, и даже неизменная герань у доктора на окне показалась ей симпатичной. Она впервые смотрела на мир собственными глазами. Она – и это была первая безраздельно принадлежавшая ей мысль – одна. Мысль была ясная и свежая, как холодная вода, и девушка повторила ее про себя: она одна.

Сколько раз она ходила по этой улице, сколько раз видела герань на окне. Двигаясь словно на ощупь, крепко держа за руку доктора Райта, не отрывая глаз от тети Морген, она блуждала в растерянности, пока постепенно память не вернулась к ней. Многие воспоминания были отчетливыми, как будто все это произошло на самом деле. Места, жесты, чувства… Она до сих пор слышала тихую, едва различимую мелодию (в отеле, вспоминала она, эта музыка играла в отеле), видела исчезающего вдали доктора (она сидела в автобусе, и доктор ей померещился), иногда перед глазами проплывали теннисные ракетки, боксерские перчатки, седельное мыло (магазин спортивных товаров – она часто разглядывала его витрину). Она в мельчайших подробностях помнила больничную палату и древнюю нигерийскую статую, которую тетя Морген по настоянию доктора Райта спрятала на чердаке, и с легкостью могла ответить на любой вопрос. «Кто перепачкал грязью холодильник?» – спросила тетя, и племянница чистосердечно ответила: «Я».