Ширли Джексон: Луиза, вернись домой

— Луиза, — оживает в динамике голос матери. А в душе опять — смятение и страх. — Луиза, пожалуйста, вернись домой. Мы не видели тебя целых три года. Луиза, обещаю тебе, все будет хорошо. Нам тебя очень не хватает. Мы хотим, чтобы ты вернулась. Луиза, пожалуйста, вернись домой.

Я слышала это раз в год. В день своего побега. И каждый раз пугалась заново — ведь мольба так чужда ее бархатному голосу, а нотки эти просто забывались за долгий год. Я не пропускала ни одной передачи. Я читала в газетах: «Луиза Скован исчезла год назад», или два года назад, или три; я ждала 20 июня, словно дня рождения. Сначала я собирала все заметки, разумеется, тайно: не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел, как я вырезаю с первой страницы собственное фото. Скрывалась я в Чендлере, довольно близко от бывшего дома, и тамошние газеты, естественно, пестрели заголовками о побеге. Но Чендлер город большой — есть где спрятаться, этим-то он меня и привлек.

Конечно, это не был минутный порыв. Я всегда знала, что рано или поздно сбегу, — и планы составила заранее на все случаи жизни. Я надеялась на удачу с первой же попытки, на вторую — надеяться не приходилось, да и сестрица Кэрол застыдила б за неудачный побег. Признаться, канун свадьбы Кэрол я выбрала нарочно: представляю ее лицо, когда невеста недосчиталась одной подружки на собственной свадьбе. По сообщениям газет, свадьбу отменять не стали. Более того, Кэрол заявила репортеру, что таково было бы желание ее сестры Луизы. «Она ни в коем случае не собиралась портить мне свадьбу», — сказала Кэрол, хотя мою истинную цель понимала прекрасно. Готова поспорить: узнав о моем исчезновении, Кэрол тут же пересчитала свадебные подарки — не стащила ли я что-нибудь.

Возможно, я здорово испортила сестрице праздник, зато у меня все шло как по маслу. Дом ходил ходуном; все суетились, расставляли цветы; волновались, доставят ли в срок свадебное платье; вскрывали ящики с шампанским; размышляли, что делать в случае дождя — тогда в саду не посидишь, — а я просто прикрыла за собой дверь и отправилась в путь. Жаль только — некстати встретилась с Полом. Он живет по соседству уже целую вечность, и Кэрол ненавидит его даже больше, чем меня. Считалось, что Пол — соучастник любой моей проделки, а за них краснело все семейство. Они не сомневались: Пол как-то связан с побегом, хотя он тысячу раз описывал, как я пыталась улизнуть от него в тот день. Газетчики окрестили его «близким другом семьи», чем наверняка доставили матери неописуемую радость; Пола неоднократно допрашивали о «месте возможного пребывания Луизы Скован». Конечно, у него и в мыслях не было, что я ухожу насовсем; я подкинула ему ту же версию, что и матери перед выходом из дома: хочу, мол, отдохнуть от суеты и сутолоки, съезжу в город, перехвачу где-нибудь бутерброд на ужин, может, схожу в кино. Он пристал: пойду с тобой — и не отпускал несколько минут. Я совсем не собиралась садиться в автобус на нашем углу, но Пол пристал как банный лист: я, видите ли, должна подождать, он сбегает за машиной, мы поедем кататься, а потом ужинать в «Таверну». Тут уж, хочешь не хочешь, — сматывайся побыстрее, и я вскочила в автобус, оставив Пола на дороге. Лишь в этом я отступила от намеченного плана.

Итак, пешком не пошла, доехала до самого центра. Впрочем, не так уж важно, видел ли кто меня в местном автобусе, зато из города выбралась раньше, чем задумала. Билет купила туда и обратно, подробность немаловажная — пусть думают, что я вернусь, такая уж у них логика. На все должна быть причина — по этому закону жили и мать, и отец, и Кэрол. Раз купила обратный билет, значит, вернусь. Пускай ждут, зато испугаются не сразу, а я успею спрятаться. Потом оказалось, что мое стартовое преимущество было совсем ничтожным: Кэрол узнала о побеге в ту же ночь — зашла ко мне в комнату за снотворным. Но тогда я об этом не ведала.

Обратный билет я хранила довольно долго. Носила в сумочке как талисман.

О ходе следствия я узнавала из газет. Мы с миссис О'Пава любили читать газеты, потягивая кофе перед моим уходом на работу.

— Как тебе эта девчушка, что пропала в Роквилле? — спрашивала миссис О'Пава. Я с сожалением покачивала головой: да спятила девица, раз бросила такой приятный дом и достаток; а может, и не сбежала вовсе, а родители упекли, поскольку она — маньяк-убийца. Миссис О'Пава очень привлекало все, связанное с манией убийства.

Однажды я взяла газету и стала долго и пристально всматриваться в фотографию.