Галина Глембоцкая - Кое-что о жизни в мире фантомных болей

Сюжетную идею этой истории подсказал рассказ рожденного во Львове и пережившего там годы Второй мировой войны, известного польского фантаста Станислава Лема, который называется «Альфред Целлерман, «Группенфюрер Луи ХVI». В этом рассказе автор дословно пишет следующее: «Пятидесятилетний группенфюрер Зигфрид Таудлиц бежит из разгромленного и оккупированного рейха и добирается до Южной Америки, прихватив с собой окованный стальными полосами сундук …». Именно в этом месте заканчивается плагиат и начинается своя история, в которой заимствованными у Лема оказываются только имя главного героя и сам факт его бегства вместе с вышеупомянутым сундуком в Латинскую Америку. Правда, сундуков со временем в его распоряжении окажется несколько…

2 апреля 1945 года английское посольство в Швейцарии проводило прием для журналистов, на который, среди прочих, был приглашен и он – Рудольф Гилберт, ставший известным в узких кинематографических кругах благодаря отснятым им сюжетам о преступлениях нацистов. Ему не хотелось идти на этот прием, на котором, он знал, будут произноситься уже набившие ему оскомину дежурные речи. Накопившаяся усталость, шок от увиденного в Польше, где он снимал концлагеря, а также работа здесь в Швейцарии с отснятым материалом, вновь возвращавшим к пережитому, ввергли его в состояние депрессивного уныния, из которого он не мог выбраться уже на протяжении двух недель.

Погода была мерзкая, как и его настроение. Шел холодный мелкий дождь. Улицы были почти безлюдны. Случайные прохожие спешили укрыться в своих домах от надоедливой всепроникающей влаги. Промозглые сумерки окутывали здания, прилипали к ним как мокрая рубашка к телу, тем самым подчеркивая их изъяны и делая похожими на театральные декорации.

У Гилберта было желание послать все к черту и вернуться в гостиницу. Он не мог сейчас ни с кем общаться. Перед его глазами все еще стоял старик из последней монтажной сцены, который пытался отыскать своего расстрелянного сына среди множества сваленных в ров мертвых тел. Как он собирался это осуществить, осталось для Гилберта загадкой: в месиве голых разлагающихся трупов лица почти ничем не отличались между собой, а тела – тем более…

Из пелены дождя вынырнуло такси. Уже в машине Гилберту пришла в голову новая идея о композиционном порядке отснятых сюжетов, который сделает фильм эмоционально более достоверным и придаст ему окончательную завершенность. Захотелось, не откладывая, мчаться в мастерскую и попробовать скомпоновать фильм по-новому. И он решил, что только покажется на приеме, узнает основные новости и при первой же возможности сбежит в монтажную.

Когда он приехал, прием был в самом разгаре. Официальные речи только что были произнесены; настало время их обсуждения и личных контактов. От разговоров зал жужжал как переполненный улей. Осторожно обходя беседовавшие группки, Гилберт пробирался к послу, который разговаривал с каким-то немолодым мужчиной. Посол заметил его издалека и жестом попросил обождать.

Через минуту они уже пожимали друг другу руки.

– Дорогой, рад вас видеть! Как вы? У меня есть для вас неплохая новость. Кажется, я нашел способ сделать ваш фильм достоянием общественности. Что вы на это скажете?

И он начал обстоятельно описывать возможные контакты с важными лицами государства, от которых зависела судьба его работы.

Голос посла журчал, тихим ручейком вливаясь в звуки зала. Гилберт слушал его очень внимательно до того самого момента, когда его неожиданно настигли глаза черноволосой женщины, разговаривавшей с каким-то солидным господином.

Гилберт вздрогнул.

Сердце его сжалось и остановилось. Затем, подпрыгнув, заколотилось где-то под узлом галстука.

Это была Зизи.

Усилием воли он перевел взгляд на посла. Тот все еще говорил и говорил, описывая перспективы, которые откроются перед ним, Рудольфом Гилбертом, после выхода в свет фильма.

Минут через десять, исчерпав свое красноречие, он извинился, и Гилберт, наконец-то, был предоставлен сам себе.

К этому моменту он уже почти успокоился. На смену физическому потрясению, испытанному его телом, пришло чувство расслабляющего счастья.

Гилберт повернулся в сторону Зизи. Она, через плечо, коротко взглянула на Гилберта, продолжая поддакивать и время от времени улыбаться какому-то толстому господину. Он держал руку Зизи в своих широких ладонях и поглаживал ее пухлыми пальцами. У Гилберта появилось желание подойти к нему сзади, схватить за шкирку и отшвырнуть прочь. Зизи спасла его от этой глупости: она сжала обе руки толстяка, как бы в знак благодарности и одновременно извинения, и направилась к Гилберту.