Галина Глембоцкая - Кое-что о жизни в мире фантомных болей

– Здравствуй, – сказала она, коснувшись губами его щеки.

«Прошло уже восемь месяцев», – подумал он.

– Последний раз мы виделись осенью прошлого года, – как бы прочитала его мысли Зизи.– В октябре.

– Я пытался тебя разыскать в феврале, когда приехал в Швейцарию подписывать контракт на съемки нового фильма, но ты куда-то уехала.

– Я была с мужем в Америке по его служебным делам. Я хотела остаться дома, но он настоял, чтобы я поехала с ним.

– Давай не будем говорить о твоем муже, а? – попросил он.

– Как хочешь, – ответила она.

Им поднесли два бокала.

– Выпьем за встречу. И за нас.

– Конечно.

– Сколько ты еще здесь пробудешь? – спросила она.

– Около двух недель. Давай сбежим с этого приема. А?

– Согласна, только не так сразу. Мне еще надо переговорить с женой посла, – виновато улыбнулась Зизи. – Очень нужно. Поэтому, встретимся через двадцать минут у входа в посольство. Хорошо?

Вся история их любви была историей ожиданий. Поэтому двадцать минут у входа в посольство были такой мелочью…

Минут через десять Гилберт почувствовал себя плохо.

Ему захотелось сесть, потому что ноги отказывались удерживать его тело в вертикальном положении.

Зрение расфокусировалось: все двоилось перед его глазами. Благодаря усилию воли фигуры присутствующих в зале на некоторое время приобретали четкость, а потом вновь расплывались, двоились, распадались, как механические куклы, на составные части.

Он смертельно хотел спать.

Стараясь сохранить равновесие, чтобы не привлекать ничье внимание, Гилберт двинулся в направлении туалетной комнаты. С трудом, попав в дверь, он почти ощупью нашел кран и подставил голову струе воды. Почувствовав некоторое облегчение, присел на стоявший рядом стул.

Он еще помнил, что Зизи ждет его у входа в посольство. Умница Зизи, его неразделенная любовь. «Поскольку гробы использоваться не будут, – уточняла инструкция,– каждая печь будет иметь отверстие размером 65х45 сантиметров». Почему он называет эту любовь неразделенной? А может она разделенная, потому что он делит Зизи с ее мужем, в среднем, раз в полгода. Остальное время она принадлежит официальному мужу. Если Зизи вообще может кому-либо принадлежать. Всегда не могут быть вместе люди – слабое утешение. Разлук, как и потерь, в этом мире – не счесть. Каждые полгода, пока они не виделись, сколько их умирало? Тысячи. Десятки тысяч. Умирали, не успев выполнить своего предназначения. А, может, их предназначением было сгореть там? «Для транспортировки тел с места складирования к печам рекомендуем легкие тележки на колесах и прилагаем их эскиз в соответствующем масштабе». А каков масштаб Зизи? Сейчас она крошечная, размером с ладошку. Вот положу ее в карман, поближе к сердцу, и буду везде возить с собой. С ней – хоть на край света. «Для загрузки тел в печь мы рекомендуем обыкновенные металлические вилы…». Рекомендуют и рекомендуют! Вам еще воздастся за эти рекомендации, – пригрозил Гилберт. – Найдется умник, который опробует их на вас – самих творцах… Бедная Зизи… Еще ждет? «Любви всегда мы ждем как чуда…», – прошептал кто-то в его голове. Зизи, я хочу твоей любви, я иду к тебе! – закричал Гилберт. «Привяжи его»,– скомандовал резкий чужой голос.

Что было с ним потом, Гилберт до конца так и не вспомнил. В памяти остался нескончаемый гул, на фоне которого в сознании всплывали отдельные фразы, лица окружавших его людей и смутное понимание того, что в беспамятстве его держат насильно.

Какое-то время он безуспешно пытался вырваться из сна, в который его погрузили, но потом смирился. Ему хотелось забыть об ужасах, сопровождавших его последние месяцы жизни. Поэтому он решил отправиться туда – в неведомое ему пространство, в мир грез и неописуемой красоты, который не уставал являть ему образцы еще не познанного им совершенства. Огромное желание единения с этой огромной вселенной составляло в этот момент квинтэссенцию его существа.

Это длилось, казалось, вечность и, одновременно – мгновение.

Но вот вновь какие-то толчки и тряска грубо вырвали его из мира гармонии, совершенства и красоты. И он опять услышал голоса людей. Кажется, его куда-то везли. А затем – опять гул и вибрация, которая своей настырностью не давала ему вновь унестись в тот мир, где совсем недавно ему было так легко и хорошо.

Наконец все это кончилось, гул прекратился, и его оставили в покое.