Хельга Лу - Сбой в матрице. Мистические истории

Нельзя сказать, что жители Богдановки были особо религиозным народом, однако традиции христианские блюли, в церковь по воскресным дням ходили, основные молитвы знали – иными словами, отношение к вере у богдановцев было здоровое, разумное.

Но судьбой Агафьи обеспокоились все. И молитвы во здравие вспомнили даже те, кто не особо рьяно относился к религии и с неохотой выполняя все церковные ритуалы.

И потянулись к Агафьиной избе ходоки, кто с чем: несли святую воду, лечебные травы охапками, мази самые, что ни на есть премудрые, сало внутреннее свиное и медвежье, жир барсучий, мед и такой и сякой, варенье малиновое, сушеные ягоды земляники и листья смородины. Дуся уже не знала, куда что ставить, разрешала посмотреть на Агафью, просила почитать молитву, после чего выдворяла гостей, объяснив, что больной нужен чистый воздух и главное – покой.

Но Агафья в себя не приходила, продолжала бредить, пылала жаром, покрывалась потом, а то и стучала зубами, отчего Дусе становилось страшно и она начинала паниковать и уж было сомневаться в чудодейственной силе барсучьего жира, липового мeда и молитвы о Богородице. Пошел пятый день тягостного ожидания.

Агафья лежала в горнице на широкой кровати, устланной жeсткими, суконными подстилками (Дуся преднамеренно убрала перину, чтобы облегчить жар больной) сверху покрытыми белой накрахмаленной простынею с кружевным подзором. Была Агафья крупной, рослой женщиной и даже в полубессознательном состоянии тело её источало приятный запах волнующей смеси мятных трав и грудного женского молока. Под ночной рубашкой такой же ослепительно белой, как и постельное бельё, большими упругими лепешками развалились груди, на каждой из них лежали, как специально уложенные, две толстые каштановые косы, туго заплетенные и немного взлохмаченные в борьбе с лихорадкой. Большая, пышнотелая, она даже мучилась, борясь с болезнью красиво, чувственно.

– Сгиньте, сгиньте бесы, – вдруг грозно и довольно отчетливо зашептала Агафья.

Дуся от неожиданности вздрогнула, потом вскрикнула, потом сама себе закрыла рот рукой, рассердилась на себя, что напугалась так, «как вроде покойник заговорил».

Наконец, посмотрела обрадовано на шепчущую Агафью, и уж было хотела заплакать от избытка чувств, но вдруг, вспомнив, взмахнула руками, подбежала к иконостасу, встала на колени и принялась, всхлипывая и торопливо, читать молитву во здравие, слова которой здорово перевирала. Однако Дуся, сама себя при этом успокаивала, что Господь поймет ее и простит.

– Сгиньте, сгиньте проклятые шишиги, – шептала в бреду Агафья.

Прислушиваясь к словам больной, от которых становилось зябко и страшновато, помощница лекарки начинала соображать – что происходит, и как дальше действовать.

***

Дуся принялась, что есть силы наводить чистоту, и без того, в довольно ухоженной избе. Выскоблила ножом деревянные полы, вымыла их теплой водой с мылом, не забывая при этом присматривать за Агафьей, которая всe ещe продолжала бредить и разговаривать сама с собой, хотя жар уже пошел на убыль, а значит организм на поправку.

Ставни и оконники насухо вытерла, всё лишнее по сундукам рассовала, чтобы дышалось легче, углы окропила святой водою, благо односельчане нанесли еe вдоволь – «Агафью излечить». Пучки полыни и плакун-травы разложила и повесила где только можно, а листья крапивы и веточки зверобоя подсунула под суконные подстилки на которых лежала хворая Агафья, а также под ее подушку.

Пихала Евдокия траву во все закромные места, да приговаривала:

«Плакун, плакун! Плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слeзы по чистому полю, не разносись твой вой по синю морю. Будь ты страшен злым бесам, полубесам. Утопи их в слезах, а убегут от твоего позорища, замкни в ямы преисподние. Будь моe слово при тебе крепко и твeрдо. Век, веком».

При этом она с надеждой поглядывала на Агафью, подходила к ней очень близко, пристраивала ухо к груди больной и долго слушала, насколько ровнее стало биться сердце лекарки. Помолчав немного перед следующим повтором приговора, Дуся ругалась в сердцах словом бранным, грозила кому-то в окошки, запорошенные снегом, сплевывала всухую и тут же испуганно крестилась.

В сени траву тоже понесла и к потолку подвесила, и по углам пристроила, и на окошко положила. Там на окошке траву сразу прихватило морозцем потому, как сени холодные, прогреть их печкой невозможно. В углу рядом с сундуком стояла старая этажерка, на неe то и положила Дуся пучки зверобоя и полыни. Однако некоторое время спустя обнаружила, что они исчезли. Ругая себя за недосмотр, решив, что просто в этот угол она забыла заглянуть, вновь положила траву и брызнула водицей.