Натали Якобсон - И имя ему Денница

– Ты пощадил необычных людей. Они не похожи на египтян.

– Многие племена и народы не похожи на нас, взять хотя бы население Нубии с их темной кожей. Тем не менее, нубийцы нас сейчас охраняют, стоя с алебардами возле многих дверей дворца.

– Но те недавние пленные с их землистым оттенком кожи… мне кажется, охрана нужна от них самих, – выразил опасения жрец.

Таор тоже на пиру видел, с какой жадностью они хватают когтями еду и набрасываются на сырое мясо ланей и антилоп на кухне. Он отнес это временное безумие на ужасы войны. Какой мирный человек не теряет разум от них?

– Они оправятся со временем и станут вести себя, как все люди, – попытался оправдать он их поведение.

– А те, что не вели себя, как люди с самого начала, – осторожно напомнил Мерира. – Я имею в виду того человека, что напал на тебя в день твоего возвращения. Старший визирь выражает опасения, он считает, что, покусившись на тебя, этот человек нанес оскорбление самому фараону, ведь в тот день ты, как победитель, представлял собой его величие и величие его народа. Преступник теперь не может быть прощен. Но если ты будешь знать, что просьба о его помиловании будет стоить жизни тебе самому, ты ведь все равно ее произнесешь.

– Да, – Таор внимательно посмотрел на жреца, тот, как будто, испытывал его.

– Но почему? Что тебе другие? Почему ты готов забыть о себе ради милости для людей, которых даже не знаешь?

На секунду Таор задумался. Он и сам этого не знал.

– Просто так правильно, – проговорил он, и тут же кто-то будто прижался к его лицу и заглянул прямо в глаза, так долго и глубоко, что стало страшно. Всего секунду нечто нечеловеческое и невидимое прижималось к нему, но эта секунда показалась вечностью. И все. Никого больше нет рядом. Кроме старого жреца.

Таор вздохнул так, как будто это был последний вздох в его жизни. Что-то случилось только что. Что-то, что необратимо изменило все. А он даже не мог понять, что именно это было. Но он видел в лучах солнца фигуру с крыльями у дальней арки сада. Гладкая стена рядом с ней сейчас казалась неким входом неизвестно куда. Крылатое создание собирало на себе весь солнечный свет. Оно сияло. Левая рука плавно двинулась и начертила высоко на стене какой-то неопознанный символ – тот самый иероглиф, значения которого Таор не знал. И опять он был написан кровью. Но не кровью Алаис. В ее руках трепетала обезглавленная гремучая змея.

Таор видел ее всего миг, и снова пустота. Будто арка, обвитая оливковыми ветвями, всегда была пуста, но раздавленное тело змеи валялось под ней. Было бесполезно спрашивать у Мериры, что значит символ, начертанный кровью. Жрец сделал вид, что ничего не видел. Или он, правда, ничего не видел. Таор вдруг сделался подозрительным. Раньше, он никогда не был таким настороженным, даже на войне, когда напасть на раскинутый лагерь могли в любой момент и с любого конца. Там он верил свои дозорным, а также собственному слуху и чуткости, на случай, если часовых перережут. Здесь, во дворце, он неожиданно понял, что нельзя доверять никому, даже самому себе. Ведь даже собственные зрение, слух и чувства могут обмануть. Он видит то, чего вроде бы и нет. Слышит странные шипящие звуки позади, которые никто слышит, кроме него. Видит создание, похожее на божество, которому все поклоняются по ночам, но про которое никто не осмеливается говорить вслух днем, как будто его вовсе не существует.

Что все-таки происходит? Одурманенные люди забывают наутро о ночных празднествах и жертвоприношениях? Или введен некий этикет, из-за которого нельзя об этом говорить?

Неплохо бы ночью незаметно выйти из дворца и пройтись по ночным улицам города, чтобы посмотреть, что происходит там. К тому же, может, кто-то из простых горожан окажется более разговорчив. Нужно будет поспрашивать у них. Или, вероятно, лучше всего выбрать время и сходить в храм Атона, принести подношения и спросить все у самого молчаливого божества. Вдруг оно окажется живым.

Таор пытался прочесть по лицам обитателей дворца их мысли. Все они были похожи на нарочито спокойные маски. Невозможно было определить, какие эмоции скрываются за ними. Никакой мимики, никаких переживаний. Гости, придворные, чиновники, жрецы – все выглядели такими же бесстрастными, как стражи у входов и выходов из дворца. Они, по сути, ничего не скрывали, просто избегали говорить на одну определенную тему.

Таор улавливал страх. Он хорошо знал это чувство. Над полем битвы оно часто висело, как облако, особенно там, где добивали раненых и угоняли пленных. Там, где решалось жить в муках дальше или умереть прямо сейчас. Он знал выражение ужаса в глазах тех, кого вот-вот настигнет разящий удар и ничего уже нельзя сделать. Все это было ему очень хорошо знакомо в кровопролитных сражениях.