Линкольн Чайлд - Голубой лабиринт (ЛП)

Как мне поступить? Должен ли я бороться с нею? До этого дня все наши отношения были построены на безграничном взаимном уважении, добрых чувствах друг к другу и доверии — Станза не потерпит скандалов любого рода. Что же мне делать?..

И. П.

11 октября 1905 года.

Вчера, обнаружив пропажу еще полутора десятков бутылок эликсира, я в наибольшей степени осознал, что обязан противодействовать Станзе. Между нами произошла ссора самого неприятного характера. Она высказала в мой адрес вещи ужаснее, чем я мог даже себе вообразить! В моем разуме не укладывалась мысль, что с уст Станзы — моей Станзы — может слететь нечто подобное! Ныне она пребывает в своих покоях и решительно отказывается покидать их.

Тем временем в желтых газетах продолжаются рушащие мою репутацию нападки на меня и на мой эликсир в частности. Будь я в нормальном состоянии, я отрешился бы от них всеми фибрами моего существа, как делал это всегда. Однако ныне я пребываю в состоянии прескверном! Сила моей внутренней растерянности столь велика, что я попросту не могу сосредоточиться ни на чем. Личные трудности, как это ни прискорбно, печалят меня сейчас куда сильнее публичных. Пусть благодаря моим усилиям финансовая стабильность моей семьи была восстановлена — теперь ей не страшны любые будущие превратности судьбы — я нахожу в этом слабое утешение, учитывая личные затруднения, в которых я оказался.

И. П.

13 октября 1905 года.

Она не отвечает на мои мольбы! Я слышу, как ночами она плачет в своих покоях за запертой дверью. Какие страдания она сносит там в одиночку? Почему не принимает моей помощи? Это сводит меня с ума…

И. П.

18 октября 1905 года.

Сегодня мне, наконец, удалось попасть в покои моей супруги. Это стало возможным лишь благодаря хорошей службе Нэтти, ее верной камеристки, которая была столь же подавлена беспокойством о самочувствии Станзы, сколь и я сам.

Войдя в ее покои, я обнаружил, что страхи Нэтти оказались более чем обоснованными. Моя дражайшая супруга выглядит ужасно бледной и истощенной. Она отказывается принимать пищу или покидать свою постель. Ее мучает постоянная боль. Я же мучаюсь бессилием, ибо в моих кругах нет хороших врачей. Увы, волею судьбы мои знакомства ограничиваются кругом новоорлеанских жуликов и шарлатанов, выдающих себя за врачей. А тем временем я наблюдаю за Станзой упадок сил и атрофию, почти шокирующую своей быстротечностью. Неужто всего два месяца назад мы предприняли поездку в карете по дамбе? Тогда Станза улыбалась, пела и смеялась, сияя румянцем здоровья, красоты и молодости.

Меня утешает лишь то, что Антуан и Комсток ныне отосланы в школу и избавлены от участи наблюдать плачевное состояние их матери. У Боэция есть медсестра и репетиторы, занимающие наибольшую часть его времени. До сих пор мне удавалось отвлечь его от расспросов о состоянии Станзы. Морис, храни его Бог, еще слишком мал, чтобы понимать, что происходит.

И.

21 октября 1905 года.

Да простит меня Бог! Сегодня, вопреки всем другим лекарствам, я все же принес Станзе гидроксоний и эликсир, вняв ее мольбам. Облегчение и почти животный голод, отразившиеся в ее взоре, оказались, пожалуй, худшим потрясением для моего сердца. Я позволил ей только один глубокий вдох; ее крики и проклятия после моего ухода с бутылкой в руке слишком больно вспоминать. Мне невыносимо думать об этом, но ситуация наша изменилась кардинально — теперь я убежден, что она должна быть заперта вместо того, чтобы самой запираться от меня.

... Что же я натворил?

26 октября 1905 года.

Сейчас поздний час, но я сижу здесь, за своим столом. Передо мною чернильница и светильник для письма. Ночь ненастна: воет ветер, и дождь неистово хлещет о средник окна, но шум этот не может заглушить ненавистный звук…

Станза плачет в своей спальне. Время от времени из-за надежно запертой двери я слышу сдавленные стоны боли.

Я больше не могу отрицать то, что я так долго отказывался принимать. Я говорил себе, что руководствуюсь исключительно светлыми помыслами и тружусь во имя всеобщего блага. Я верил в это со всей возможной искренностью. Разговоры о моем эликсире, как о лекарстве, вызывающем зависимость, безумие и даже врожденные дефекты, я приписывал вымыслам невежд или тем химикам и фармацевтам, которые хотели извлечь выгоду из провала эликсира. Но даже мое лицемерие имеет свои пределы. Настала пора признать, что именно он — эликсир — несет ответственность за тяжелое и, не побоюсь этого слова, плачевное состояние моей супруги. Шоры, наконец, были сорваны с моих глаз. Это я виноват. Мой эликсир — не есть лекарство от всех болезней. Он лечит лишь симптомы, но не основную проблему. Он вызывает зависимость, и его первоначальные положительные результаты, в конце концов, оказываются подавленными загадочными и смертельно опасными побочными эффектами. А теперь Станза и я вынуждены расплачиваться за мою недальновидность.