Роберт Маккаммон - Ящер

Роберт Маккаммон

Ящер

Перевод Е. Лебедева

Ящер, король здешних земель, скользил по ночному болоту, подгоняемый потоком воздуха, и скрежетал зубами.

В костях у него зрело предчуствие. Мощное предчувствие. Он был достаточно стар и мудр, чтобы доверять подобным ощущениям. Сегодня ночью - да, сегодня - он разыщет зверя, которого искал. Там, среди кипарисов и заиленных пойм, где-то между восходом луны и утренней зарей, его дожидался Старый Папа, облаченный в скрюченную зелень. Этой ночью он собирался засвидетельствовать свое почтение Старому Папе, монстру, что перемалывает кости и пожирает плоть; собирался затянуть лассо на его глотке и, воткнув багор в бледное брюхо, пронзить твердое, как пушечное ядро, сердце.

Ящер жевал незажженную сигару и вел глиссер через море водорослей; ветер сдувал с коричневого лица длинные седые волосы. Свет единственной аккумуляторной лампы, установленной на раму позади сиденья, вспарывал пространство впереди судна, однако Ящер с легкостью отыскал бы дорогу и в темноте. Он знал звуки болота: стрекот, кваканье и шорохи, и знал его запах - затхлый, влажный аромат земли, зажатой между сушей и морем. Ящер странствовал по этому краю и в засуху, и в сезон дождей; знал его, как человек знает свою старую рубашку. И все же, за все эти бесчисленные годы Старый Папа, отыскавший какой-то тайный закуток, так и не пожелал выйти поиграть.

- Ты выйдешь, - проворчал Ящер, и ветер проглотил его слова. - Сегодня ты выйдешь, правда? Так точно, сэр, нынче ты объявишься, и мы с тобой немного потанцуем.

Он повторял эти самые слова каждый вечер, когда покидал побережье и углублялся в болото. Произносить подобное уже стало привычкой, ритуалом... Но сегодня... сегодня он чувствовал: это не пустая болтовня. Он ощущал, как сказанные им слова впиваются в шкуру Старого Папы, словно дротики в древесную кору, и Старый Папа беспокойно шевелится в своей подводной пещере, открывает один красный глаз, и одинокий пузырек воздуха вырывается из огромного, отвратительного рыла.

Слегка надавив морщинистой рукой на рулевой рычаг, Ящер сменил направление. На юго-юго-запад, в душистое и прогорклое сердце топей, где жимолость покрывает гниющие остовы лодок, а лягушки размером с обеденное блюдо поют, словно Джонни Кэш. Некоторые из потонувших суденышек раньше принадлежали друзьям Ящера - другим ящерам, которые бороздили саргассовы моря топей в поисках Старого Папы и обрели здесь вечный покой. Тела их так и не нашли. Ящер знал, где они. Их кишки и хрящ пошли на корм Старому Папе, кровавыми ручьями омыли тело рептилии, чтобы низвергнуться на тридцать футов в черную грязь. Их кости гнили на дне, подобно серым замкам, чьи крепостные стены, неспешно поглощаемые мхом, превращались в бархатистый ил. Ящер знал. Его друзья - старые хвастуны, ублюдки да убийцы - жили за счет болота, и теперь болото возводило на их скелетах новый фундамент.

- Собираюсь немного поплясать, - произнес Ящер и снова подрегулировал рычаг. Воздушный винт ревел за спиной. - И немного порезвится.

Он встретил шестьдесят три лета, и этот знойный август был шестьдесят четвертым по счету. Солнце Флориды закоптило его кожу, покрытую пятнами и веснушками; темно-карие, почти черные, глаза южанина ничего не выражали. Он жил один, хлебал ядовитое виски прямо из самогонного аппарата, играл в нечестивый пятикарточный стад, имел за плечами двух бывших жен, которые и слышать о нем не хотели, и зарабатывал на жизнь шкурами аллигаторов. Он, конечно же, внес и свою лепту в браконьерство, однако аллигаторы все больше свирепствовали во Флориде - и вскоре был объявлен открытый сезон охоты. На прошлой неделе он прочел в газете, что в Сарасоте аллигатор оттяпал три пальца у игрока в гольф, сунувшего руку в куст, чтобы достать мячик. Ящер ничуть не удивился. Аллигаторы охотятся за всем, что движется или чем двигают. Подлые сукины дети. Почти такие же подлые, как он сам. Ну, чтобы убить злобного выродка, считал Ящер, нужен другой злобный выродок.

Легкое нажатие на рычаг заставило глиссер свернуть южнее. Он чувствовал запах жимолости и табака, сладкий привкус дикой хурмы и мускусное благоухание кипариса. А еще в ночном воздухе витал аромат смерти: гниль, плесень и трупный газ из мутных глубин - нечто давным-давно мертвое, угодившее в омут зыбучих песков. Ветер уносил запахи, а старик стрелой мчался дальше, следуя за лучом фонаря. Осталось не слишком далеко - миля или около того.