Джейсон Мотт - Исцеляющая

Медсестра пулей вылетела в коридор.

– А где ребеночек? – спросила Эйва.

Она сидела в своем кресле, держась за живот. Из-за слепоты она не могла видеть кувез, рядом с которым стоял плачущий Мейкон, и крошечное, сморщенное тельце внутри, опутанное шлангами и трубками, борющееся за каждый вздох.

– Здесь, – отозвался Мейкон, и обычную твердость в его голосе сменила слабость перепуганного отца. – Теперь у тебя есть сестричка, Элизабет. Она прекрасна, как ты и Кармен. – Он умолк. – И она борется за свою жизнь. У нее кровь в легких.

– Позволь мне помочь ей, – попросила Эйва.

Ее слова тяжким грузом повисли в воздухе, они начали разрастаться, заполняя собой все пространство, да так, что у Мейкона перехватило дыхание.

– Нет, – проговорил он дрожащим голосом. – Это тебя убьет. Хватит с меня и того, что я потерял твою мать. – Он не отрывал глаз от ребенка. – Больше я никого не хочу терять. Никого.

– Папа! – позвала Эйва, выпрямившись в кресле и стараясь выглядеть крепче, чем была на самом деле.

Она хотела убедить отца позволить ей сделать то, что его так пугает, и доказать ему, что во всяком случае выживет после исцеления младенца. Что все будет в полном порядке и вся их семья переживет эту ночь. Ей было нужно внушить это отцу, хотя сама Эйва не слишком-то в себя верила. Мейкон не ответил.

– Пап, – повторила она, – ничего со мной не случится, никуда я от тебя не денусь. Ну, позволь мне помочь сестричке, вылечить Элизабет.

С помощью Уоша она поднялась с кресла, и они подошли к кувезу с младенцем.

Мейкон хотел ее остановить, но не смог сдвинуться с места. В глубине души он знал, что Эйва, как бы она ни храбрилась, тяжело больна. Но что тогда будет с другой его дочерью? С Элизабет? Если Эйва в силах помочь малышке, почему бы не позволить ей попытаться? Ему одинаково претило как потерять одну из дочерей, так и потерять их обеих.

Он оказался между Сциллой и Харибдой, чувствуя себя парализованным.

– Она сейчас прямо перед тобой, – прошептал Эйве Уош и нажал на защелки крышки кувеза. – Вот здесь, – сказал он, осторожно направляя ее руку.

Эйва нащупала край бокса. Он был холодным. Ее пальцы коснулись мягкого одеяльца. Она медленно вела рукой, опасаясь навредить малышке, вместо того чтобы вылечить. Младенец оказался странно мягким, почти таким же, как одеяльце, которым он был укрыт. «Какой он слабый и хрупкий», – подумала Эйва.

– Слушай… – начал было Уош.

Эйва его перебила:

– Спокойно, Уош.

Она положила ладонь на грудь младенца.

То, что произошло потом, напоминало оползень в горах. Воспоминания обрушились на нее со всех сторон. Все-все, что она забыла о матери после ее самоубийства, вернулось, как будто с грохотом распахнулась запертая дверь. Эйва вспомнила ночь, когда к ним «в гости» ломился медведь и как они стучали в кастрюли, чтобы его напугать. Вспомнила поездку на ярмарку, как отец нес ее на плече, как улыбалась в ночи мать и как потухла ее улыбка. Именно с того момента Эйва начала понимать свою маму. Еще она вспомнила, как они вдвоем копали яму на заднем дворе, как купили головоломку на распродаже… Все это нахлынуло, и она впервые в жизни увидела Хизер такой, какой та была: всю ее эйфорию, весь ее ужас, приливы и отливы эмоций, резкие переходы от счастья к отчаянию. Разом увидев все это, Эйва внезапно поняла.

Перед ее глазами промелькнула целая жизнь. И теперь, уяснив целостность этой жизни, Эйва могла проследить долгий, извилистый путь, который привел мать к стропилам сарая. В случившемся действительно не было ничьей вины. Она любила мать, а та любила ее. Просто иногда случается так, что любовь приводит человека к итогу, которого в иных обстоятельствах никто себе не пожелает. Это судьба, а не чья-либо вина. Эйва узнала, что в мире случаются не только необъяснимые чудеса, но и бессмысленные ужасы.

– Мы тебе поможем, Эйва, – произнес Уош.

Его голос был низким и далеким, словно призывный крик ночной птицы. Уош сжал ее пальцы, и Эйва в ответ сжала его ладонь. Она не помнила, когда они толком разговаривали в последний раз.

– Ты сделала это, – скорбно произнес он. – Исцелила малышку.

– Ну и хорошо, – медленно проговорила она.

Темнота никуда не делась, зато боль ушла, сменившись каким-то онемением. Эйве казалось, что ее тело уплывает прочь, все дальше и дальше. Жаль было только, что она не может увидеть лицо Уоша.

– Не уходи… – шептал тот со слезами в голосе.

Эйва услышала его слезы так ясно, словно видела собственными глазами.