Джейсон Мотт - Исцеляющая

В третьем часу ночи она проснулась от плача Кармен из-за стены. Женщина всхлипывала совсем тихо, стараясь не разбудить девочку. Звучал приглушенный голос отца, они явно обсуждали что-то, что хотели от нее скрыть. Однако в старом доме с тонкими стенами ничего невозможно утаить.

– Бренда говорит, что врачи до сих пор не решили, как его лечить, – сказал отец.

– Почему она ему не скажет? – всхлипнула Кармен.

– Ну, ты же знаешь нашу Бренду. Вбила себе в голову, что должна подарить ему еще капельку детства. Рак – это тебе не шутки. Даже если лечение окажется успешным, Уоша ждет тяжелая жизнь. Наверное, Бренда просто… Я думаю, она хочет немного продлить его беззаботные дни.

Эйва вздрогнула. Желудок сдавило, к горлу подкатила тошнота. Она поняла, зачем Уоша заставляли сдавать все эти анализы. Раньше Эйва думала, что врачи пытаются узнать, как она его излечила, а они, оказывается, старались разобраться в его болезни.

Уош болен раком.

Эти слова набатом гудели в ее голове. Эйва зарылась лицом в подушку и беззвучно разрыдалась. Как такое могло быть? Почему ей ничего не сказали? Но она же вылечила его, разве нет? Тогда откуда у него рак? Может, это она сама виновата?

Вопросы сменяли один другой, и слезы текли безостановочно. Она плакала до тех пор, пока горе не прорвалось наружу долгим, мучительным стоном. Когда Мейкон с Кармен вбежали в ее комнату, спрашивая, что случилось, Эйва не смогла даже выговорить имя Уоша. Наконец, немного успокоившись, она сказала:

– Я это сделаю.

– Что? – изумился Мейкон.

– То, о чем просил Преподобный. Вылечу кого-нибудь.

– Это вовсе не обязательно, – заметила Кармен. – Думаю, не стоит, Эйва. Ты же едва ноги прошлый раз не протянула. Кто знает, что случится в следующий?

– Мне самой нужно знать, смогу ли я это повторить, – упрямо отрезала Эйва. – И еще. Вдруг проповедник прав, и, если сделать это на глазах у толпы, они отстанут?

– С чего это они отстанут? – спросил Мейкон, но дочь только замотала головой.

– Поймите, я должна. Я сама хочу им доказать.

У Эйвы родился план. Она придумала, как остановить этот кошмар. Нужно проделать все на виду у всех, доказать им раз и навсегда, неважно, какой ценой. И раз уж ей придется опять кого-нибудь лечить, она точно знала, кто это будет. Она заставит их оставить ее семью в покое.

– Господи, что я творю? – пробормотал Мейкон. – Я самый паршивый отец на свете.

Они с Эйвой стояли за кулисами, ожидая, когда их позовут на сцену, чтобы «чудо-ребенок» показал людям представление, ради которого те собрались. С Кармен так и не удалось договориться, та была категорически против.

– Это убьет ее, – бубнила Кармен, стоило им с Мейконом остаться одним.

Твердила ему при любой возможности, словно дятел, долбящий ствол дерева.

– Всего один последний разочек, – отбивался от жены шериф.

Ему искренне казалось, что одного-единственного чуда всем хватит, а они получат достаточно славы, чтобы свести концы с концами. Что там, деньги потекут рекой! И хотя открыто он о деньгах не упоминал, этого и не требовалось. Кармен прекрасно знала, что им движет: страх нищеты в сочетании с идеей, что одно трудное испытание избавит их от тягот и необходимости жить одной жизнью, мечтая о другой. «Один-единственный разок», – повторял Мейкон как спасительную мантру.

Но что бы они ни планировали, решение оставалось за Эйвой.

– Поверить не могу, что на это пошел, – сказал теперь Мейкон дочери.

Их посадили рядом на металлические стулья, а вокруг суетились дьяконы и помощники из паствы Преподобного. Большинство их старалось держаться на расстоянии, словно Мейкон с Эйвой были кинозвездами, а остальные приличия ради делали вид, что их не узнают.

– Все будет нормально, пап, – отозвалась Эйва, беря отца за руку.

– Много ты понимаешь. – Мейкону хотелось обратить все в шутку, сделать вид, что он-то все прекрасно понимает и просто поддразнивает дочь, но голос прозвучал совсем невесело.

– Куда уж мне, – в тон ответила Эйва, обнаружив то самое чувство юмора, которое потерял Мейкон. Они улыбнулись, держась за руки. И тут подбежал какой-то тип.

– Мы готовы, – сказал он.

Их время наедине внезапно подошло к концу, хотя ни отец, ни дочь об этом еще не знали.

Проповедь Преподобного Брауна длилась уже два часа, когда к собравшимся вывели наконец Эйву. Темой проповеди была «Воля к вере». Преподобный стоял на сцене, позади него – хор и дьяконы, сверху глядело сумеречное небо. Браун был одет в костюм, сидевший на нем как влитой. Вечерний воздух был довольно свеж, но Преподобный поминутно вытаскивал из кармана платок, чтобы утереть пот. Паства давно уже не видела таким своего вождя: он весь лучился энтузиазмом и энергией.