Александр Асмолов - Песок в кармане

— А тут и верить нечего. Я через несколько дней в Москве буду.

— И в Москве твоей рай земной, — со злобой процедил инструктор.

— Почему — в моей?

— Да потому, что ты ее идеализируешь. Россия ничем не лучше.

— Маш, ну что ты такое говоришь?

— Правду и ничего, кроме правды.

— Есть, конечно, и у нас несправедливость, — не сдавалась Варя. — Но на Руси женщин всегда почитали, и гаремов никогда не было, а вот царицы были. А какие!

— Так это немчура залетная.

— Маш, ты не права, — Варя села на лежанке, подавшись вперед. — У нас каких только наций нет! Так исторически сложилось…

— Ты не на лекции, девочка, — одернула ее инструктор. — Хочешь, я тебе про нацию одну расскажу? — и, не дожидаясь ответа, начала рассказ: — Моя бабка Стеша— казачка. Выросла в донской станице. Семья была крепкая, работящая. В войну почти всех мужиков поубивали. Дед героем без руки вернулся, ему за это квартиру в городе дали. В самом центре. И только они начали обживаться на новом месте, как приключилась такая история, — Маша закинула руки за голову и, чувствуя явный интерес собеседницы, не торопясь продолжила: — У бабы Стеши была подружка-соседка. Жили на одном этаже. Балконы рядом. И в эту соседскую красавицу влюбился цыган. Целыми днями ходил вокруг той и все сватался, а родители ее — ни в какую. Цыганов им в роду только не хватало. А этот — просто красавец. Подарками осыпает, вечерами под гитару поет, цветы у порога кладет. Однако родители на своем стоят. Решил цыган красавицу выкрасть. Подговорил своих дружков из табора. Выбрали они ночь потемнее, когда гроза была, и под утро с крыши на балкон по веревкам спустились. В квартиру залезли и тихонько красавицу-то и выкрали. Все получилось, как в романах пишут. Девица даже сопротивлялась и пыталась вырываться, но цыгане свое дело знали. Только когда жениху невесту отдавали, выяснилось, что они балконы в темноте перепутали. Вместо соседки-красавицы мою бабку Стешу выкрали. Ну, ей тогда тоже восемнадцать было, и далеко не уродина, но любви-то нет. А кто ж ее опозоренную замуж возьмет после такого? Да и у цыган свои обычаи. Старейшины решили, что это судьба. Оженили их. Несколько лет бабка с табором по стране колесила, пока ее мужа в драке не убили. Только тогда ее отпустили. Осталась она с дочкой в маленьком грязном городке Лопатинск. Замуж за шофера вышла, и вроде бы у них все наладилось. Но когда я подросла, сбежала от этого счастья.

— Вот это судьба, — задумчиво протянула Варя. — Слушай, а ты на цыганку совсем не похожа.

— Да и меня, наверное, украли где-нибудь, — с очаровательной улыбкой произнесла Маша, покачивая головой. — А ты говоришь— не вещь…

— Что ты, — вскинулась та. — Ты просто красавица.

Варя запнулась от своего неожиданного признания, и густой румянец проступил на ее разгоряченном солнцем лице. Ей стало неловко оттого, что она испытывает симпатию не к парню, а к девушке. Ничего дурного не было в ее мыслях, но воспитание Вари и традиции заставили ее насторожиться. Ну, не лесбиянка же она, в самом деле. Просто Маша ей нравилась, как сильный и уверенный в себе человек. Это прежде всего. Потом, она действительно красавица. Посмотрите только на это идеальное тело, открытое правильное лицо, замечательные пшеничные локоны. А глаза! Да в них заглянуть страшно! Заблудишься или утонешь. А как она держится в обществе мужчин! Королева… Варе всегда хотелось иметь старшего брата или такую вот старшую сестру. Но сознание того, что она переносит свою нерастраченную привязанность на Машу, пугало.

— Ну, я хотела сказать, что ты никакая не вещь, — будто оправдываясь, выдавила из себя Варя.

— Кукла Барби, — то ли утвердительно, то ли вопросительно произнесла с иронией Маша. — И мне, как и ей, можно по желанию изогнуть ручки и ножки. Можно посадить или положить. А еще ее можно одевать в разные одежки.

— Я тебя обидела чем-то? — искренне спросила девушка.

— Что ты, воробышек, — инструктор грустно улыбнулся. — Меня не так просто обидеть.

Она резко повернулась и села на край лежака.

— Пусть только попробуют.

Гордо вскинутая головка в обрамлении шикарных волос, чувственные губы, чуть приоткрывающие ровные красивые зубы, и вызывающе приподнятая грудь подтверждали это.

— По крайней мере, голыми руками.

— И все-таки в тебе говорит обида, — Варя опустила глаза. — Я это чувствую.

Судьба странным образом распоряжалась так, что люди, которые могли бы быть ей самыми верными друзьями, вдруг отворачивались от нее. И происходило это именно после вот такого разговора, когда она совершенно искренне говорила правду, в то время как от нее ждали иного. Сочувствия, жалости, может быть, маленькой лжи — но не тех слов, что она произносила. Иногда Варя даже ругала себя за такую прямолинейность, но это было потом. А вот в нужный момент, когда к ней приходили за советом или просто поплакаться, она почему-то брала на себя роль судьи. Похоже, эта черта была унаследована ей от матери. Людмила Алексеевна за всю свою жизнь так и не обзавелась подругой, с которой можно было бы поговорить по душам. Даже со своей родной сестрой у нее были прохладные отношения. Варя не помнила, чтобы они когда-нибудь секретничали или вообще уединялись для разговора при редких встречах. Возможно, и мать, и дочь давно поняли, что ближе им никого не найти, поэтому с годами их взаимопонимание только усиливалось.