Грим - Котельная номер семь [СИ]

Дышать Данилову было нечем, ибо место, приличное носу, было заклеено. Он открыл рот и глотнул воздуха.

— Уж небо рушится! — А Геринга все нет! — тут же воспользовалось открытым ртом проглоченное.

— Ну-ну…

— Основы рушатся! — А Гитлера все нет!

— Это он не нас ли подначивает? — вскричал подстрекатель, плохиш. Он так и не вошел в подсобку, кричал из-за спин.

Главный недовольно оглянулся на него — очевидно, ему еще хотелось послушать прикольщика, но намек на то, что над ним насмехаются, снести не смог. Он буркнул что-то уж совсем нецензурное, чего и воспроизвести-то нельзя, и занес руку.

Данилов, бросая взгляды на угрожавшего, поспешно составил на пол позади себя коктейль и закуску. Эдик, небрежно махнув прутом, смел на пол последнюю банку. Павел, пятясь, обошел стол, оставив его меж собой и налетчиками, а Эдик шагнул к Павлу, наступив каблуком сапога на извивающийся язык, пытавшийся что-то кричать. Нога его оскользнулась. За долю секунды до того, как тело его, потеряв равновесие, устремилось вперед, на лице Эдика отразилась растерянность — он его б непременно об лавку разбил, если бы она не была застелена всяким рваньём. Данилов успел выхватить у него железо. На него тут же кинулся второй.

Двое тем временем колотили Сережечку, который только локтями отмахивался, прикрывая ими же голову.

— Вы чё, пацаны? — бормотал он. — Чё попало… Нет, чё попало какое-то…

Павел бросился к нему на подмогу и, схватив сзади ближайшее к нему тело, отшвырнул в сторону. Он не подозревал, что нападавший окажется так легок — или это ярость придала ему силы — но тело вылетело вон из подсобки, едва не сшибив в проеме двери плохиша, который все же успел увернуться. Плохиш, будучи нервного нрава, в драку не лез.

— Да что же это… яхонты мои, — продолжал бормотать Сережечка.

Павел и не заметил, чтоб Сережечка нанес оставшемуся противнику удар, он даже готов был поклясться, что никакого удара не было, но нападавший прислонился к стене и, склонив голову, выплюнул себе под ноги вместе с кровавой слюной зуб.

— Осерчали, черти, — пыхтел Данилов, отмахиваясь арматурой уже от двоих, ибо Эдик пришел в себя и снова в драку вступил. — Паша, нет ли у вас молодежной музыки? Включили бы нам гангста-рэп. — Говорил он уже своим голосом. Не гундосым. — Тесно тут. И мысли теснятся. И сердцу тесно в груди.

С плеча, с горяча, орудуя преимущественно левой рукой, он врезал не-Эдику так, что чуть голову ему арматурой не снес, а следующим ударом выбросил его в рабочее помещение.

Эдик, оставшись один против троих, заоглядывался.

— Ну вот… Сказал нам «Добрый вечер» и испортил его. — Данилов беззлобно ткнул Эдика в лоб, и тот вывалился из подсобки, упав на руки удрученных соратников. — Ну а теперь — зачем пожаловали?

— Да вот — этого… — сказал один из побитых, указав подбородком на Павла. — Пообщаться на общие темы хотели с ним.

— Пока что — разве не видно? — мы с ним общаемся, — строго сказал Данилов.

— Нет, чё попало… — сказал Сережечка, улыбаясь и оправляя измятую в процессе борьбы курточку. Ни царапинки на нем не было. Из одежды не вырвано ни клочка. Впрочем, как и у Данилова, в то время как у Павла, принимавшего менее активное участие в инциденте, пуговицы спецовки были вырваны с мясом, а левая часть лица саднила: сейчас он не мог припомнить, когда пропустил удар.

— Нет, молодец Сережечка, — сказал Данилов. — Глянь на этого: безо всякого замаха удалил ему зуб. — Он кивнул на пострадавшего, который, оттянув губу, ковырял пальцем во рту. — Да он один всё ваше молодежно-долбёжное движение к нулю сведет, если ему дать карт-бланш… Кстати, бланки у нас есть. Да и весь ваш Жопоуральск с казахской степью сравняет. Там где прошла его юность, ныне даже трава не растет. Хотя на вид — смирный. На идиота похож.

Плохиш, почуяв неладное, куда-то деликатно делся. Обнаружив, что один из приятелей уже стартовал, Эдик поморщился.

— Горе найдет героя. Я уже вижу твое будущее. Тебя скинхеды забьют, — предрек Данилов. — Или пустят на барбекю, как в предыдущие озорные века в ныне благословенной Америке. Но сначала соседи, затравленные рэпом, тебя едва не убьют. В нашей глуши черный рэппер — экзотика.

Сережечка щелкнул пальцами, и перед Эдиком взметнулся столбик пыли. Потом, вытянув губы и надув щеки, подобно злому борею, дунул так, что угольная пыль облаком накрыла его, а когда развеялось — то Эдик оказался весь черный. И даже черты лица, как показалось Борисову, приобрела африканские признаки.