Нина Воронель: Готический роман. Том 2

– И такая женщина посвятила свою жизнь канализации!

Дорогой ты мой, как хорошо, что ты мне написал!

Жаль только, что на компьютере, – значит, мне не удастся, анализируя твой почерк, проникнуть в тайные закоулки твоего характера. Впрочем, зачем мне в них проникать? Кто знает, что я там обнаружу? Вдруг что-нибудь неприятное, вроде трех жен и одиннадцати детей?

Впрочем, и это неважно – какая мне разница, сколько у тебя жен, пока ты по мне скучаешь? И тем более не будет никакой разницы, когда ты перестанешь по мне скучать. Надеюсь, это случится нескоро. Ты пишешь, что уже начал искать лазейки, как бы вырваться к нам снова – боже, неужели это возможно? Ведь я без тебя стала стремительно опрощаться – на концерты не хожу, неохота. В разлуке с тобой все так тускло, и даже музыка не в радость. Единственное, что я все еще делаю исправно, это выкачиваю из канализации сточную воду и превращаю ее в питьевую. Как тебе мое чувство юмора, которое ты так ценил? Похоже, что без тебя и юмор мой стал попахивать канализацией.

У нас начинается лето, а это всегда тяжело, не только в смысле водоснабжения. Да, да, ты прав – лето у нас начинается слишком рано, но что можно с этим поделать? Приезжай поскорей, пока еще не стало нестерпимо жарко. Я надеюсь, ты сумеешь что-нибудь устроить, ведь у тебя в Музее Рассеяния осталось еще черт знает сколько неразобранных ящиков!

До встречи, до встречи, до встречи! Я верю, что это будет очень скоро!

Очень, очень твоя К.

Никак не могу заснуть, даже снотворная таблетка не помогает, а ведь я приняла ее по крайней мере два часа назад. Неужели завтра я тебя увижу опять? Нет, не завтра, ведь уже за полночь, значит – сегодня. Осталось всего двенадцать часов, тридцать пять минут, то есть всего 755 минут до того мига, когда твой самолет приземлится в нашем аэропорту. Впрочем, нужно прибавить еще тридцать-сорок минут на всякие мелкие формальности, вроде багажа и паспортной проверки, тогда выходит максимум 795 минут, пусть даже восемьсот, до нашей встречи. Что, собственно, такое – восемьсот минут? Это, вроде бы, не так уж и долго, но мне кажется, что я эти жалкие восемьсот минут просто не переживу, особенно если считать секунды – их уже выходит сорок восемь тысяч, а эта цифра куда как внушительна. Сорок восемь тысяч вдохов и выдохов, ну пускай вдвое меньше – надо найти в себе силы двадцать четыре тысячи раз вдохнуть и выдохнуть, чтобы дожить до встречи. А у меня просто нет сил столько раз вдохнуть и выдохнуть, я лежу пластом в своей постылой одинокой постели и в двадцатичетырехтысячный раз представляю себе, как это будет завтра, нет, сегодня, через сорок восемь тысяч секунд плюс еще час, то есть еще две тысячи четыреста секунд на дорогу. Но этот час мне будет уже легче дышать, ты ведь уже будешь со мной. Только бы не потерять голову и не разбиться из-за того, что ты рядом и ладонь твоя лежит у меня на колене!

Милый мой, далекий, недосягаемый!

Не могу тебе описать весь ужас сегодняшнего долгожданного дня. Не помню, как я дожила до того мига, когда, по моим расчетам, шасси твоего самолета заскользило по нашей святой земле. Я сбежала с работы под каким-то малоправдоподобным предлогом и притащилась в аэропорт почти на час раньше, не зная куда себя девать. Считая секунды, я застыла возле выхода из бездонного зала прибытия, откуда выплескивались все новые и новые волны озабоченных пассажиров. Каждый, толкая перед собой коляску, набитую чемоданами, напряженно всматривался в толпу встречающих в поисках своих. А я не менее напряженно всматривалась в толпу прибывших в поисках тебя. Сначала – бессмысленно, пока твой самолет не приземлился, потом радостно – пока пассажиры из Праги катили мимо меня свои тележки. Конечно, я не сразу сообразила, что вышли уже все, а продолжала с надеждой вглядываться в лица пассажиров из Амстердама, Милана и Бангкока, но радость моя постепенно испарялась, уступая место тревоге. Причем я боялась сдвинуться с места, чтобы выяснить, куда ты делся, – ведь ты мог выйти в любую минуту и затеряться в толпе, решив, что я уже уехала, так и не дождавшись. Как будто такое было возможно!

Когда вышли все пассажиры из Гамбурга, прибывшие на полтора часа позже, чем самолет из Праги, я почувствовала, что во рту у меня пересохло, а ноги окончательно затекли. И с неумолимой ясностью поняла, что ты не прилетел. Но вместо того, чтобы отчаяться, я тут же вообразила против всякой очевидности, что ты, незамеченный мною, проскочил мимо, побродил-побродил по залу, не замечая меня, – как будто меня можно было не заметить! – слегка удивился, слегка расстроился, взял такси и поехал ко мне. И теперь стоишь у меня под дверью, не понимая, куда я делась, или еще хуже – пожал плечами и ушел. Куда? Как я теперь тебя найду?