Алексей Атеев - Девятая жизнь нечисти

Разговор за столом велся самый непринужденный. Впрочем, беседовали только Соловей и Наумчик. Ента и ее мамаша помалкивали. Молчал и красноармеец Петр, поскольку, используя представившуюся возможность отведать разные вкусности, непрерывно жевал. Хаим же по причине некоторой робости, а вернее подобострастия, лишь неопределенно кивал головой или поддакивал. В бедовой голове старого жулика было смутно. Соловей ему определенно нравился. Более того: Хаим о лучшем зяте и не мечтал. Эх, был бы он евреем!

«Тпру-у… – мысленно одернул он себя извозчичьим возгласом. – Куда гонишь, старый дуралей?! Видишь человека в первый раз и уже хочешь с ним породниться. Мечтать, конечно, никому не запрещено, однако не пори горячку».

После сытного ужина высокий гость выразил желание прогуляться по городку.

– Возможно, твоя сестрица пожелает меня сопровождать? – обратился он к Наумчику, смотря при этом на Енту.

Душа Хаима возликовала. Уже кое-что! Пускай соседи видят, с кем идет его дочь. Он требовательно взглянул на дочь. Наумчик уловил реакцию отца, усмехнулся и спросил у сестры:

– Ну что, Ентеле, проведи товарища красного командира по нашим палестинам.

– Уже темнеет, – тихо произнесла девушка, обернувшись к окну.

– Ничего, во мраке наш город выглядит еще презентабельнее, чем при свете дня, – хохотнул Наумчик.

Ента безропотно поднялась, словно ожидая дальнейших приказаний.

– Тогда пойдемте, – предложил Соловей, обращаясь к девушке, – покажите мне здешние достопримечательности.

Нужно сказать, что Ента, в отличие от подавляющего большинства местной молодежи, по-русски говорила чисто и правильно. Большая часть ее отрочества прошла в Одессе, училась она в обычной школе и довольно много читала.

Вначале разговор не клеился. Девушка явно робела, семеня рядом с высоким, представительным военным. Она знала: из окон смотрят соседи и тут же на все лады обсуждают увиденное, строя самые невероятные предположения.

– Ну, расскажите о вашем городе, – попросил Соловей.

– В нем ничего примечательного, – отозвалась Ента. – Таких, наверное, тысячи. Маленький, скучный… Никогда ничего в нем не происходило. Старики рассказывают: давным-давно, когда поляки воевали с русскими, здесь был не то польский штаб, не то их центр. Хотя в это плохо верится. Что им тут было делать? Ни крепости тут нет, ни замка… И домишки словно скособоченные. Того и гляди попадают. Из больших зданий – костел да главная синагога. Смотреть нечего. Вот в Одессе…

– Вы бывали в Одессе? – с интересом спросил Соловей.

– Прожили там с восемнадцатого по двадцать третий. Всю войну и после… С папой и с мамой… Там у нас родни много.

– У меня жена родом из Одессы.

– А где она сейчас?

– Умерла от тифа в Джанкое в двадцатом году. Вскоре после взятия Крыма. Декабрь, холода лютые… Простыла и в одночасье сгорела, как свечка, от «испанки».

Соловей рассказывал спокойно, даже безучастно, но в его голосе Енте послышалась затаенная грусть. Девушка немного помолчала, потом осторожно спросила:

– А как ее звали?

– Рахиль.

– Не христианское имя.

– Она была еврейкой.

– Неужто правда?

– А что тут такого?

– Да как же?! Веры-то разные!

– Она, знаешь ли, в бога не верила. Да и я, понимаешь, тоже. В церкви нас не венчали. Времена были лихие. Революция, гражданская война… Я в артдивизионе, она в лазарете, сестра милосердия… Тут не до религии. Да и мы – молодые, горячие… Любовь наша ярким костром горела, жаль, недолго…

Соловей продолжал повествовать о войне, о службе в армии, о своей жизни… Некоторая натянутость в его речах, присутствовавшая поначалу, исчезла. Речь полилась плавно, и Енту захватили эти рассказы. Библейской простотой и величием веяло от них. Соловей вдруг представился ей юношей Давидом, сокрушившим белогвардейского Голиафа. Вот это мужчина! Не то что окружающие. Взять хоть отца. Всю жизнь суетится, ловчит… Как говорится, из куска ткани на жилетку хочет еще и рукава к ней скроить. А ради чего? И богатства особого у него никогда не водилось, а теперь и подавно не будет. Не то время, как он сам же и говорит. Или взять Моисея. Ента знала – этот юноша ее любит и готов взять в жены хоть сейчас. Он хороший, чистый и праведный, но не от мира сего. И правильно они говорят: счастья с ним не найти. И защитить ее в случае чего не сможет вместе со всей своей каббалой и тайными знаниями.

Ента, занятая своими мыслями, уже вполуха слушала спутника, а тот настолько увлекся собственными воспоминаниями, что говорил громко и отрывисто, словно командовал на плацу. И ни тот, ни другой в полумраке наступающей ночи не замечали, что несколько поодаль за ними следует третий, явно интересующийся их поведением и беседой. Тень скользила вдоль заборов, затаивалась в подворотнях, то приближалась к парочке, то отдалялась от нее. Наконец гуляющие повернули к дому. Преследователь постоял еще немного, глядя им вслед, потом пошел восвояси.