В противном случае раздавалось: «Эй, ты ж не натурщица в студии художника! Перед тобой что, Дега сидит? Разве ради этого я выкладываю по чертовой десятке за бутылку?» Танцовщице, выступающей перед спокойной аудиторией, которая иногда состояла всего из двух-трех человек, слышать подобное было достаточно обидно, и, если она имела глупость вступить с ним в словесную перепалку, не надо было гадать, кто выйдет победителем.
Конечно, Руни рисковал нарваться на неприятности. Но ему нравилось считать себя хранителем культуры танца в обнаженном виде, и он ходил по недавно открывшимся и не успевшим стать модными заведениям, как богатый торговец картинами, который порой заглядывает в галереи где-нибудь на отшибе. Еще он любил сравнивать себя с сотрудником отдела артистов и репертуара из какой-нибудь звукозаписывающей компании: сходным образом, приметив действительно стоящую девушку, он советовал ей попробоваться в том или ином клубе или сам рекомендовал ее куда-нибудь. К тому же он был щедр и, если ему нравилось то, что он видел, подходил к помосту со сложенными кредитками. Бывало, заведение, куда он забредал в своих поисках, оказывалось никчемным, только время зря тратить, а то и попросту опасным, где его пытались убить, но все это были неизбежные издержки увлечения, пчелы ведь тоже изредка жалят, если увлекаешься пчеловодством.
Руни горько сетовал на вырождение искусства стриптиза. Он вспоминал танцовщиц, которые могли вызвать едва сдерживаемую бурю желания и предвкушения, в медленном изгибе тела избавляясь от лишней одежды. На смену этому пришло унылое появление на помосте уже в почти голом виде и полное разоблачение через две минуты после начала. С другой стороны, у него вызывали отвращение как лэп-данс, допускавший прикосновение к зрителю, так и всякие выступления в набедренных повязках и скромные номера, когда свет приглушают и стриптизерши покидают помост, не показав самое существенное.
— Леди, на выход, показывай все! — вопил он, вскакивая на ноги. — Это не выступление, если леди не показывает!
Но «Мучерс» никогда не разочаровывал его. Хозяином там был сицилиец Джанфранко, который нанял чернокожих силачей, чтобы поддерживать порядок в клубе, и Руни ни разу не пришлось рубиться самому. Обычно его принимали там с распростертыми объятиями. Они с Джанфранко, таким же, как он, знатоком стриптизного дела, садились спиной к девушкам, чьи тела поблескивали на помосте, и обменивались информацией о красотках, увиденных за последнее время, как два увлеченных филателиста, с трепетом рассказывающие друг другу о водяных знаках на редкой марке. Оба признавались, что с радостью испортили бы зрение, любуясь обнаженными женщинами.
Руни оживлялся, споря по поводу этой своей одержимости. Спорил со священниками, спорил с феминистками; убеждал первых, что испытывает священный трепет, лицезрея сей Божий дар, и возносил хвалу совершенству женственности перед вторыми. Его изумляло, одновременно придавая пылу его речам, то, что никто из оппонентов не принимал его аргументы за чистую монету. Он обрушивался на сутенеров, ненавидимых им за то, что те отбирали у девушек деньги, которые он им давал, и столь же страстно поносил любителей искусства, заявлявших, что интерес Рубенса к нагой натуре носил куда более благородный характер, нежели его увлечение.
Возьмем девушку, танцевавшую в этот момент в «Мучерсе». Пуэрториканская богиня воды — и где только Джанфранко откопал ее? Сущий талант. Какая легкость движений! Какая гибкость! Черт возьми, лицо не из тех, за которые идут войной, не Елена Троянская, но фигура! Тело просто струится, как искристая река.
Классическая фигура, благородная осанка, кошачье изящество, гармония пропорций — все это не слишком интересовало Руни. Он имел на вооружении собственную систему оценки, необычную теорию качеств, делающих стриптизершу выдающейся, и главную роль, по его теории, играли тон, свет и вес.
Под тоном имелось в виду качество кожи, поскольку Руни был убежден: главное — внешность. Он не соглашался с тем мнением, что наружность — это отражение внутренних качеств, ему было безразлично, есть ли у танцовщицы мозги, характер и борется ли она за мир во всем мире. По этой причине пятна на коже, ее дряблость или нездоровый вид вызывали в нем разочарование; напротив, родимые пятна, родинки, выступающие вены или волосы под мышками, верил он, по-своему возбуждают. Хороший тон кожи предполагал наличие едва уловимого матового налета, подобного тому, какой появляется осенью на винограде или сливах. Посмотрите на такую девушку: кожа источает слабое сияние даже под перекрестными лучами цветных прожекторов расслабляющего шоу в «Мучерсе», что, в свою очередь, замечательным образом сказывается на свете.
Читать дальше