Вольфганг Хольбайн - Колдун из Салема

— Болдуин! — крикнул Кэрредайн в отчаянии. — К лестнице! Бегите!

Он не знал, отреагировал ли Болдуин на его слова. Размахивание факелом сдержало передних пауков, но на них сзади наползла уже целая орда мерзких насекомых, а за ними…

Внутри у Кэрредайна все похолодело: он увидел, что к нему приближаются две — почти слившиеся в единое целое — тени. Это был его сын и дочь Болдуина, которые вышли из комнаты и теперь какими-то судорожными движениями подходили к нему. Выражение их лиц было бессмысленным, глаза словно остекленели, а рты приоткрылись. Они были похожи на полоумных. Орда пауков расступалась перед ними, образуя узкий проход, который сразу же смыкался за ними.

Когда две обнаженные фигуры приблизились, Кэрредайн уже перестал обращать внимание на пауков. Медленно, шаг за шагом, он отступал назад, не в силах оторвать взгляд от лица своего сына — лица, похожего на маску с ничего не выражающими глазами. « Он мертв , — с ужасом подумал Кэрредайн. — Мертв, или и того хуже» . Но эта мысль лишь проскользнула в его сознании, уже охваченном волной безумного ужаса. Он почувствовал, что его спина упирается в твердый выступ ограждения галереи. Кэрредайн все больше и больше отклонялся назад, по мере того как приближался ужасный призрак, когда-то бывший его сыном. Внутренний голос что-то шептал ему, но он так и не разобрал, что.

Чарльз медленно поднял руку. Его дрожащие пальцы указали прямо на Кэрредайна, словно обвиняя его в чем-то, придвинулись ближе и застыли в нескольких сантиметрах от лица Кэрредайна.

На плечо Чарльза вскарабкался паук, злобно посмотрел на Кэрредайна своими малюсенькими — величиной с иголочное ушко — сверкающими глазами и, быстро перебирая ножками, пополз по руке Чарльза в сторону Кэрредайна. Что-то коснулось его ног, легонько, осторожно, затем поползло вверх по щиколотке и шмыгнуло в штанину.

Кэрредайн пронзительно — просто невероятно пронзительно — вскрикнул, резко отшатнулся назад и, перевалившись через поручни, полетел с галереи вниз, отчаянно размахивая руками.

Когда он с силой ударился о каменный пол первого этажа, его факел погас.

— Тут уж ничего не поделаешь, — сказал Рольф и покачал головой.

Сокрушенно вздохнув, он отпустил переднюю ногу лошади, ласково потрепал ее по шее и повернулся к нам.

— Эта лошадка не пробежит и мили. Удивительно, как она до сих пор еще не свалилась, — сказал он.

— Черт побери! — пробормотал Говард. — Этого еще не хватало.

Он глубоко вздохнул, прикусил нижнюю губу и беспомощно и удрученно посмотрел вперед на дорогу. Примерно полчаса назад в окнах нашего экипажа промелькнули дома какого-то маленького поселка — и с тех пор мы не видели вокруг ничего, кроме леса. Уже стемнело, и деревья, подступающие к дороге с обеих сторон, казались мрачной непроницаемой стеной. Было холодно.

— Боюсь, что нам придется вернуться, — сказал он с сожалением. — И тогда наши планы полетят к чертям. Все полетит к чертям.

— Вернуться? — переспросил я.

Мы ехали практически без остановок с тех самых пор, как вышли из поезда в Глазго. Уже одна мысль о том, что придется вернуться назад — пусть всего на несколько миль — после такой изнурительной поездки вызывала у меня негодование. К тому же Говард был прав — наш график движения был спланирован чуть ли не по секундам, и мы не могли позволить себе потерять целую ночь.

Говард кивнул.

— Да, в тот поселок, который мы проехали, — пояснил он. — Если нам повезет, мы найдем кого-нибудь, кто продаст или одолжит нам свежую лошадь, — он пожал плечами. — Хотя уже довольно поздно.

— А если мы выпряжем эту лошадь и дальше поедем на одной? — спросил я.

— Не получится, — вместо Говарда ответил Рольф. — Для одной лошади мы — слишком тяжелый груз. Она быстро выбьется из сил.

Говард кивнул:

— Рольф прав. Мне не хотелось бы застрять где-нибудь на полпути. Пошли поможем Рольфу.

На этот раз я не стал спорить, а послушно последовал за Говардом и его могучим слугой, чтобы совместными усилиями выпрячь лошадь. Перспектива заночевать на этом глухом участке дороги меня совсем не прельщала. Хотя я никогда не боялся темноты и связанных с нею всяческих страшных историй, этот черный лес, обступивший дорогу и, казалось, указывавший на нас сухими, без листьев, сучьями деревьев, словно черными руками, вселял в меня какое-то непонятное беспокойство. Быть может, я просто слишком много пережил за последние несколько недель. В принципе, я уже — хотелось мне этого или нет — примирился с мыслью, что я — сын колдуна и что чародеи и демоны существуют на самом деле, активно вмешиваясь в жизнь людей. Но это отнюдь не означало, что я стал относиться к этому всему абсолютно спокойно. Хотя принято считать, что человек может привыкнуть к какой угодно опасности, если будет постоянно с ней сталкиваться, на самом деле это совсем не так. Наоборот, через некоторое время человек начинает шарахаться даже от собственной тени и испуганно вздрагивать от каждого шороха.