Мартин Джексон: Деревня страха

— Тебе надо, черт возьми, устроить ему хороший разнос, чтобы он спустился с небес на землю, а то витает себе в облаках, — сказала она и отошла от зеркала. Муж снял пижаму и выглядел столь же удручающе, что и она сама.

Почувствовав на себе ее взгляд, Роджерс втянул живот и на прямых негнущихся ногах направился в ванную.

— В этом нет необходимости, дорогая, — уверил он ее, проходя мимо. — Существует старый армейский принцип, который следует применить в данном случае — никогда не стреляй по воробьям из пушки. Старина Тренч слишком привык всеми командовать. Резкий ответ на его проповедь — вот и все, что требуется. Увидишь. — Он закрыл за собой дверь ванной.

Долли выглянула в залитый солнцем внутренний дворик и решила еще часок позагорать, и только потом наложить макияж, чтобы подготовиться к общению с внешним миром. А мир этот был жесток, Люди, отказывавшие себе в развлечениях, выглядели как боги, а другие, такие как она, ее муж, большинство их приятелей, которые отличались жаждой жизни и наслаждались всеми ее прелестями, почему-то были вынуждены подолгу приводить себя в порядок и прибегать ко всякого рода ухищрениям и уловкам, прежде чем осмеливались хотя бы выйти на улицу. Тренч и его Бог косвенно отомстили им.

В отличие от семьи Роджерсов, Том Редклиф снимал небольшой, уединенный коттедж, построенный более сотни лет тому назад и скрывавшийся за мощной живой изгородью, над которой угрожающе нависал дуб, должно быть, выглядевший приятным и безобидным деревцем во времена, когда дом этот только отстроили. Внутри дома царил тщательно продуманный, нарочито созданный беспорядок, который во всех своих мелочах должен был свидетельствовать о бурной культурной жизни его обитателя. В свои двадцать четыре года Редклиф решил, что, если он хочет добиться поклонения, которого жаждал по складу своего характера, ему следовало сделать ставку на создание образа исключительности, причем в достаточно узком кругу, с тем чтобы окружающие могли оценить его по достоинству. Работать ему не было необходимости — у него было достаточно крупное состояние, да к тому же он получал доход от сдачи в наем нескольких домов, которые достались ему в наследство. Он склонялся к мысли податься в киноискусство, но затруднение состояло в том, что такие же желания испытывали и некоторые очень талантливые люди. А Том не мог составить им конкуренцию. Он нуждался в объяснении того, что хорошо и что плохо, и, кроме того, выработка новых идей не относилась к его сильным сторонам. Что он действительно умел, так это пускать пыль в глаза. Поэтому, вооружившись знаниями, добытыми в результате трех лет поверхностного чтения специальной литературы и всех солидных журналов и газет по киноискусству, он создал свой миф. Общество кинолюбителей стало тем местом, где только им восхищались и где только его боготворили. Главное, к чему он стремился, — произвести на людей впечатление и шокировать их. Все понастоящему известные люди поступали именно так. Если бы преподобный Тренч видел реакцию Редклифа на полученное им письмо, он бы удивился — молодой человек был в восторге.

— Ты только послушай! — воскликнул он, обращаясь к скомканному стеганому одеялу, лежавшему посередине его круглой кровати. Одеяло зашевелилось, из-под него выглянула белокурая женская головка, принадлежавшая довольно потасканной молодой особе, по лицу которой густым слоем была размазана косметика.

Редклифу нравились молодые, яркие и распутные девицы. Эта особа околачивалась у него уже больше недели, и поэтому она имела шанс со временем стать его верным другом.

— Что там? — Девушка попыталась улыбнуться — на большее после вчерашней, самой шикарной пьянки в ее жизни у нее не хватало сил. Ей показалось, что язык присох к небу, и она принялась делать быстрые глотательные движения, стараясь побороть Неприятное ощущение и изобразить на лице подобие интереса. Только бы не поперхнуться и не закашляться, чтобы не испортить впечатления.

Потом она перевела взгляд на Редклифа, стоявшего перед ней во всем своем великолепии — в оранжевом бумажном свитере и расклешеных голубых джинсах. Если бы они вдруг разругались, она бы высказала ему все, что думала о его волосах. Ворхал носил парик, но, по крайней мере, честно признавал это. Редклиф был крашеным блондином, и при определенном освещении его волосы походили на медную стружку с зеленоватым отливом.

— Вот, письмо от местного викария, — сказал он, держа в руках листок бумаги, — Боже, просто невероятно. Надо будет вставить его в рамку. Послушай — он пишет о нашем обществе кинолюбителей: много болтовни о чувстве ответственности, о тенденциях к моральному разложению и все такое прочее. Но вот это место я тебе прочту, оно великолепно: «В вашей программе указано, что вы намереваетесь устроить в скором времени показ фильма под названием «Виридиана». Мне известно о непристойном характере его содержания. Я лично не видел этот фильм, но читал несколько рецензий на него, и все они, как одна, носили разгромный характер. Известно ли вам, что в данной картине демонстрируются акты неприкрытого святотатства, что в нем присутствуют сцены, в которых высмеивается сам Создатель, и что общая мораль фильма — если ее можно назвать моралью, в чем я сомневаюсь, — состоит в том, что вера в Бога не может существовать в так называемом просвещенном обществе? Мне очень огорчительно, что вы намереваетесь показать подобную мерзость в нашем приходе, да еще под флагом пропаганды культуры. Будучи молодым человеком, вы, вероятно, слишком увлечены поисками нового знания. Заклинаю вас подумать о глубинных последствиях, к которым могут привести ваши действия, прежде чем вы, сами того не желая, еще более углубите пропасть безнравственности и безбожия, что разверзается под ногами современного человека. Если вы пользуетесь влиянием в обществе, то обратите его во благо. С нетерпением жду вестей о пересмотре вашей программы».