Мартин Джексон: Деревня страха

Полковник Роджерс во многих отношениях походил на Мэрриота, хотя никогда не признался бы себе в этом. Он, конечно, учитывал свое положение в обществе и поэтому в своем поведении соблюдал определенные приличия. Но в рамках этих приличий шутки вполне допускались, и среди членов клуба консерваторов, Гарри слыл отчаянным весельчаком. Он мог делать и говорить самые возмутительные вещи, но при этом проявлял сдержанность и сохранял присущий настоящему джентльмену такт; дамам он нравился, а всем мужчинам льстило называться его другом. Роджерс решил, что письмо от Остина Тренча заслуживает самого пристального внимания. К викарию нельзя было отнестись просто с презрением, как он того заслуживал. Комитету клуба следовало подготовить уважительный ответ, а после этого вопрос можно было, конечно, свести к шутке.

Прочитав письмо за завтраком, поданным ему в постель, Роджерс поднялся и кликнул жену, которая сидела в саду и пыталась хотя бы немного загореть перед предстоявшей поездкой в Испанию.

— Долли, поднимись ко мне на минутку. Хочу тебе кое-что показать.

Долли знала о том, что спокойное выражение лица — самое надежное средство от появления морщин, а она и так уже походила на сморщенную старуху. Поэтому, подавив в себе чувство раздражения, она перевернулась в шезлонге и поинтересовалась, так ли уж это важно.

Получив от мужа заверение, что да, она с неохотой поднялась и, осторожно ступая в туфлях на высокой пробковой подошве, вошла в дом, бормоча при этом те немногие ругательства, которые, как она считала, не требовали работы мышц лица.

Когда она появилась в спальне, муж протянул ей письмо.

— Прочитай, дорогая, и ты, наконец, начнешь понимать, что я имею в виду, когда говорю о докучливых стариках и старухах.

Долли выхватила у него письмо и, держа его на расстоянии вытянутой руки от глаз — нежелание носить очки было еще одной из ее причуд, — принялась читать вслух, в стиле леди Макбет, что у нее выходило очень неплохо — в свое время она готовила себя к сцене, но, по ее мнению, ее талант так и не нашел должного признания. Письмо гласило:

«Уважаемый полковник Роджерс!

Меня встревожило и потрясло сообщение местной газеты о том, что руководство Уэлсфордского клуба консерваторов обратилось в соответствующие органы с ходатайством о расширении перечня спиртных напитков, разрешенных к продаже. Несомненно, Ваш долг, как президента клуба, состоит в том, чтобы не допустить осуществления подобного шага. Я всегда считал, что консерватизм — это состояние ума, которое определяет манеру поведения. Получается, вроде бы, что я ошибался все эти годы. Я не вижу ничего консервативного в безответственном стремлении не отставать от так называемых достижений других организаций путем копирования их наихудших черт. Вы, несомненно, должны отдавать себе отчет, что чрезмерное употребление алкоголя является таким же громадным социальным злом, что и захлестнувшая нас ныне волна распущенности и вседозволенности. Как мне кажется, Ваша главная задача заключается в установлении норм поведения; если это так, то тогда совершенно очевидно, что Вы поступаете безответственно, поддерживая это последнее решение, направленное на дальнейшее ослабление старых, добрых структур нашего общества. Вы нарушаете свои обязанности. Я намерен протестовать всеми доступными способами — я уже написал письма в адрес вашей национальной ассоциации и органа, ведающего выдачей разрешений. И все же я питаю надежду, хотя и слабую, признаюсь Вам, что Вы, как человек задающий тон во вверенной Вам организации, вернете чистоту моральных устоев и осудите гедонистский порыв, угрожающий рядовым членам Вашего клуба.

С уважением,

Уронив письмо на кровать, Долли пристально посмотрела на мужа.

— Старый кретин, — сказала она, раздувая ноздри, и сложила свои веснушчатые руки на обвислой груди. — Ну и что ты собираешься предпринять?

Роджерс почесал колкую щетину усов.

— Я, конечно, поступлю с этим письмом точно так же, как с любым другим. Прочитаю его на заседании комитета, и мы отправим викарию надлежащий ответ. Короткий, вежливый и твердый. Но теперь-то ты понимаешь, Долли. Эти чертовы хрычи, вцепившиеся зубами в свое место, считают себя вправе целиком распоряжаться всеми в приходе. Однако этот священник явно зарывается. Явно.

Долли посмотрела на свое отражение в зеркале, подтянула к вискам обвисшую кожу и на миг представила, как она могла бы выглядеть, если бы не джин, обильная пища и годы, проведенные в Африке, — все это оставило свой след. Она подумала об Остине Тренче и о том, как хорошо он всегда выглядел: чистая, гладкая кожа, квадратное лицо с властным взглядом блестящих карих глаз, зубы цвета бледной слоновой кости и копна жестких седых волос. Ростом выше шести футов, всегда бодр и свеж, двигается как хорошо отлаженный механизм. Результат самоограничения, полагала она, умеренности во всем. По сравнению с ее мужем, с его отекшим от пива лицом, желтыми зубами и сутулой фигурой доходяги, викарий выглядел эдаким Адонисом [1] Адонис — в греческой мифологии спутник и возлюбленный Афродиты — богини красоты; тоже отличается удивительной красотой. средних лет. От такого сравнения раздражение ее только усилилось.