Диана Удовиченко - Эффект преломления

– Слыхала же, говорят в деревнях: то черная кошка из замка выбегает по ночам, то собака огромная, черная, и глаза горят.

– И собакой может? – ахнула Пирошка.

– А то! Лидерки, они в кого только не перекидываются. А вот девки в Чахтице видали, в лунный свет она оборачивается. А еще… – добавила таинственным шепотом Агнешка, – она по нему летает!

– Как летает?

– Да так: зацепится за лучик и вознесется в небо. И плывет по нему, пока луна есть… Ладно, вон Чахтице уже. Спасибо всем богам, что выбрались.

Бабы ходко затрусили к замку, боясь, что будут наказаны за отлучку…

Молодая смазливая служанка расчесывала госпожу – бережно, осторожно, перебирая прядку за прядкою. Тек из-под черепахового гребня черный шелк волос. Эржебета сидела у зеркала. Рядом, на низкой скамеечке, примостилась дочь Анна. Ей тоже делали прическу – так девушке было веселее, чем в собственных покоях.

Эржебета смотрела в зеркало. Пристально смотрела. Нет ли морщинок у глаз? Не потемнела ли кожа, не появились на ней ли предательские коричневые пятна – признак старости? Сорок один уже…

Нет. Лицо ее по-прежнему сияло свежестью, кожа была бела словно снег, волосы – густы и блестящи. И зубы все сохранились, и грудь по-прежнему высока, и стан как у девушки. Почему ж так плохо, так тяжко на душе? Почему она все равно не чувствует себя молодою? И долго ли будут действовать зелья, которыми она борется со старостью? Вон, на руке появилось маленькое пятнышко, и прожилки вен выделяются… Руки у женщины всегда выдают возраст.

– Госпожа прекрасна, – мягко сказала рыжая Дорка. Знала, когда ввернуть нужное словечко. – Госпожа как сестра Аннушке…

Эржебета перевела взгляд на юное, прелестное личико Анны. Ведь и правда, разница невелика. Но почему ж в душе молодости нет? И глаза… в глазах виден ее возраст.

Дочери. Дети. Может, в них дело? В материнских тревогах, в страхах, бессонных ночах? Пять раз носила она дитя под сердцем, пять раз кричала, кусала губы, истекала кровью в родах. Здоровье не баловало, и дети всегда появлялись на свет тяжело. А Миклош, третий ее ребеночек, мертвым родился – пуповиною его удушило.

Она плакала тогда – по сыночку, которого они с Ференцем так ждали, по своему подорванному здоровью, по мучениям напрасным… Он похож был на Эржебету, мальчик ее. Белая кожа, черные волосы – такой красивый лежал. И мертвый.

Анна, старшая, тоже похожа на нее. Очень похожа – и лицом, и телом. Те же черные волосы, те же правильные черты, та же бледная нежная кожа. Только глаза зеленые, как у Эржебеты в детстве. И так же, как Эржебета в детстве, Анна любила всех – жалела и слуг, и родных, всех старалась помирить, всем сказать доброе слово. Графиня гордилась дочерью – пусть хоть дети будут мягки душою, если матери не удалось…

Анне недавно исполнилось шестнадцать. Взрослая девушка уже, невеста, думала Эржебета. Пора замуж выдавать. Нужно подыскивать достойного жениха.

Да и Катерине четырнадцать минуло, Урсуле – тринадцать. Обе средние дочери похожи на отца, а вернее, на покойную Оршолю. Графиня всякий раз огорчалась, видя, что у девочек такие же острые подбородки, такие же бесцветные лица, как у свекрови. Ну да зато характерами удались – обе упрямые, бойкие.

Младшенькому, Палу, пять лет всего. Наследник, надежда, последыш. Эржебета берегла его как зеницу ока, нещадно наказывала служанок за недосмотр. Мальчик рос здоровеньким, родители не могли нарадоваться.

Больше не будет у меня детей, подумала Эржебета. Не хотела, да и Дарволия подтверждала. Говорила, нельзя уже графине рожать, здоровье не выдержит. И так каждая беременность вела к возврату заболевания крови. Оттого мольфарка давала Эржебете зелье – зеленое и горькое, как тоска. Но оно действовало – детей не случалось.

Мысли текли плавно, медленно, лениво даже. Графиня раздумывала о женихе для Анны – сговориться бы с хорошей магнатской семьей из евангелистов, да хоть со Зриньи, у них сын Николаус, и умен, и хорош собою…

Вдруг голову ожгла резкая боль. Эржебета вскрикнула, дернулась. Служанки испуганно попятились. Пирошка, державшая таз с водой, спряталась за спину Дорки.

– Простите, госпожа, – взмолилась девка, которая слишком сильно надавила на гребень.

Не задумываясь, Эржебета ударила негодяйку по лицу. Из разбитой губы служанки брызнула кровь, залила белую руку графини. Та передернулась:

– Ах ты, дрянь! – и снова замахнулась.

Девчонка упала на колени, прикрыла голову, сжалась в жалкий комок. Эржебета предвкушала расправу над девкой – такой глупой, такой… ненавистной. Кто знает, быть может, ее отец когда-то убивал и насиловал Эржебетиных сестер? Или отец отца… Да какая разница? Она хлестнула девку по щеке, размахнулась еще.