Диана Удовиченко - Эффект преломления

Графиня лебедью плыла по зале, грациозно приседала в реверансах, покачивала тонким станом. Рудольф был очарован. Прямая осанка, гордая посадка головы, белоснежная кожа, оттененная алым шелком платья, пронзительный взгляд черных глаз делали Эржебету похожей на красавиц-испанок, по которым тосковал король, разлученный с любимой страной [7].

Дьёрдь Турзо, который тоже приехал в Вену, чтобы развеяться при дворе, не танцевал. Зато, стоя в толпе, глаз не сводил с графини, ловил взглядом каждое ее движение, каждый наклон головы, каждую холодноватую улыбку, обращенную – увы – не к нему. Красота Эржебеты доставляла ему наслаждение, невозможность обладать этой красотой – приносила почти физическую боль. Не смотреть бы на нее, забыть, да сил не хватало. Не ради нее ли он примчался в столицу? Ради нее, признался себе Дьёрдь. Хотел увидеть.

Менуэт кончился. Но Рудольф, проводив свою даму, не отошел от нее. Между королем и графиней завязался оживленный разговор. Первые красавицы венского двора смотрели с завистью, перешептывались о том, что прекрасная венгерка наверняка станет новой пассией монарха.

Однако беседа, которая так увлекла Рудольфа и Эржебету, не имела ничего общего с любовным воркованием.

– Так вы полагаете, графиня, что для возгонки требуются две печи?

– Лучше четыре, ваше величество. И это не считая печи философов.

– А облицовку глиняных сосудов вы делаете…

– По Альберту Трисмегисту, ваше величество. Как же иначе?

Первый экзамен графиня выдержала. На лице короля расцвела довольная улыбка. Он был большим знатоком алхимии, недаром носил прозвище Германского Трисмегиста.

Умный, образованный Рудольф был великим мистиком и смелым ученым. Монаршие обязанности тяготили просвещенного короля, который мечтал лишь о том, чтобы посвятить себя науке. Однако он занял трон в тяжелое время, главными заботами его стали отпор еретическому учению и сопротивление Османской империи. То и другое, подобно чуме, стремительно распространялось по Европе.

Рудольф с трудом выкраивал время для своих увлечений. Но очень редко выдавались минуты, когда он мог еще и поговорить о них. Да и знатоков вокруг все не случалось. А эта милая девочка, Эржебета Надашди-Батори, проявляла удивительно глубокие познания в алхимии.

– Скажите, графиня, вы начинали уже Великое Делание? [8] – вдруг спросил он.

Уголки алых губ приподнялись в тонкой улыбке.

– Я пробую, ваше величество.

– И как далеко вы продвинулись?

– До жидкой кристальной субстанции, ваше величество, как учит Альберт. Увы, она быстро разрушается, и я пока не могу добиться устойчивости.

– Мои попытки дальше закрепленной ртути не зашли! – завистливо воскликнул Рудольф. – Дальше весь эксперимент идет прахом. Пойдемте в мою лабораторию, графиня. Быть может, осмотрев ее, вы подскажете, что я делаю не так?

Эржебета лишь молча склонила голову.

Лаборатория монарха была огромна. Возле одной стены в ряд выстроились шесть печей для возгонки, четыре – для перегонки, три обливных, две печи философов. На всех стояли сосуды, в которых дымили, бурлили, томились загадочные составы. Напротив тянулись длинные столы, на которых теснились колбы, реторты, тигли. Вокруг суетились помощники Рудольфа, что-то растирая, соединяя, помешивая…

Эржебета двинулась мимо печей, заглядывая в горшки и тигли, комментируя происходящие в них процессы. Все ее замечания и вопросы были дельными и показывали хорошее знание предмета.

– Так что вы скажете, графиня? – спросил Рудольф, когда все было осмотрено. – Почему я не могу достичь таких же успехов, как вы? Каков ваш вердикт?

Эржебета почтительно склонила голову:

– Вы великий алхимик, ваше величество, вас зовут Германским Трисмегистом. Кто я такая, чтобы оценивать вашу работу? Позвольте, однако, спросить: рассчитываете ли вы положение звезд, приступая к Деланию? Не всякий период бывает благоприятен.

Рудольф с восхищением посмотрел на прелестную женщину.

– Благодарю, графиня. Даже в «Малом своде» Альберта Трисмегиста не говорится об этом.

Эржебета прикусила нижнюю губу, что выдавало сомнение и беспокойство.

– Ваше величество, есть еще одно… – наконец решилась она. – То, чем вы мешаете в тиглях и котлах…

– Да-да, палочками из обливной глины.

– Боюсь, это не на пользу процессу. Нужно… – Эржебета подошла к монарху почти вплотную и что-то прошептала ему на ухо. – И в печь тоже.

Брови Рудольфа изумленно приподнялись.