Лорел Гамильтон - Цирк проклятых. Кафе лунатиков

Но такое свидание мне не хотелось разменивать на стандартный «ужин-и-кино». Поэтому я позвонила в «Фокс», узнала, что там идет, и спросила Ричарда, любит ли он мюзиклы. Оказалось, что да. Еще одно очко в его пользу. Поскольку идея была моя, билеты тоже купила я. Ричард не стал спорить, даже насчет платить пополам. Я же не стала предлагать платить за наш последний ужин. Мне это и в голову не пришло. Конечно, спорить могу, Ричарду пришло в голову насчет платить за билеты, но он сумел промолчать. Правильный мужик.

Занавес поднялся, и перед нами стала разворачиваться вступительная сцена на улице — светлая, стилизованная, точная и радостная, как раз то, что надо. «Фуга для жестяных фанфар» заполнила ярко освещенную сцену и стекла в счастливую тьму. Отличная музыка и отличное настроение, а скоро будут и танцовщики, рядом со мной Ричард, и пистолет под рукой. Чего еще девушке желать?

Струйка народу потянулась наружу перед самым финалом, чтобы опередить толпу. Я всегда остаюсь до самого конца. Это нечестно — удрать, не поаплодировав. И вообще не люблю, когда не вижу, чем кончилось. Мне всегда казалось, что вот то, чего я не увидела, и есть самое лучшее.

Мы с Ричардом радостно присоединились к овации стоя. Никогда я не видела другого города, где так часто зрителей награждают овацией стоя. Надо признать, сегодня спектакль был потрясающий, но я часто видела, как люди вставали на представлениях, которые того не стоили. Я так не делаю.

Когда зажегся свет, Ричард снова сел.

— Я бы предпочел переждать, пока толпа схлынет, — если ты не возражаешь.

В его карих глазах я прочла, что он не ожидает возражений.

Я и не возражала. Мы приехали каждый на своей машине. Как только мы уйдем из театра, вечер кончится. И, кажется, никто из нас не хотел уходить.

Я оперлась локтями на спинку переднего кресла, глядя на Ричарда. Он улыбнулся мне, и глаза его блестели желанием, если не любовью. Я тоже улыбнулась — не могла не улыбнуться.

— А ты знаешь, эта музыка очень сексистская, — сказал он.

Я задумалась, потом кивнула:

— Угу.

— А тебе все равно нравится?

Я кивнула.

Он чуть прищурился:

— Я считал, что тебе это может показаться оскорбительным.

— Мне есть из-за чего переживать кроме того, отражают ли «Парни и девушки» достаточно сбалансированное мировоззрение.

Он рассмеялся коротко и счастливо:

— Вот и хорошо. А то я думал, что мне придется выбрасывать коллекцию Роджерса и Хаммерштейна.

Я всмотрелась ему в лицо, пытаясь понять, не дразнит ли он меня. Кажется, нет.

— Ты в самом деле собираешь записи Роджерса и Хаммерштейна?

Он кивнул, и глаза у него стали еще ярче.

— Только Роджерса и Хаммерштейна или все мюзиклы?

— Всех у меня еще нет, но вообще-то все.

Я помотала головой.

— А что такое?

— Ты романтик.

— Ты так говоришь, будто это плохо.

— Вся эта фигня насчет «долго и счастливо» хороша на сцене, но к жизни мало имеет отношения.

Теперь пришла его очередь всматриваться мне в лицо. Наверное, увиденное ему не понравилось, и поэтому он нахмурился.

— Ты предложила идти в театр. Если ты все это не любишь, зачем мы сюда пришли?

Я пожала плечами:

— Когда я попросила тебя о свидании в цивильной одежде, я не знала, куда тебя повести. Хотела, чтобы было необычное. А к тому же я люблю мюзиклы. Просто я не думаю, что они отражают реальную жизнь.

— А ты не такая крутая, как хочешь изобразить.

— Такая, такая.

— Не верю. Я думаю, ты эту фигню насчет «долго и счастливо» любишь не меньше меня. Ты просто боишься ей верить.

— Не боюсь, просто проявляю осторожность.

— Слишком часто разочаровывалась?

— Может быть. — Я скрестила руки на груди. Психолог сказал бы, что я замкнулась и прервала общение. Ну и пошел бы он на фиг, этот психолог.

— О чем ты думаешь?

Я пожала плечами.

— Расскажи мне, пожалуйста.

Я поглядела в эти искренние карие глаза и захотела поехать домой одна. Но вместо этого сказала:

— «Долго и счастливо» — это ложь, Ричард. И стало ложью еще тогда, когда мне было восемь.

— Когда погибла твоя мать.

Я только молча посмотрела на него. В мои двадцать четыре рана этой первой потери еще кровоточила. С ней можно свыкнуться, терпеть, выносить, но избавиться — никогда. И никогда уже не поверишь по-настоящему, что на свете есть добро и счастье. Не поверишь, что не спикирует с неба какая-нибудь мерзость и не унесет его прочь. По мне лучше дюжина вампиров, чем бессмысленный несчастный случай.