Стивен Кинг - Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]

— Кто это был?

— Мне это снилось, мистер Берк.

— Но во сне — кто это был?

— Не знаю. Я попытался есть, но не мог.

— Что же ты делал?

— Смотрел телевизор. Джонни Карсона. Мне стало лучше. Тогда я лег.

— Ты запер окна?

— Нет.

— И спал весь день?

— Проснулся на рассвете.

— Слабым?

— Господи… — он опять провел рукой по лицу. — Мне так худо! Это грипп или что, мистер Берк? Я ведь не серьезно болен, правда?

— Не знаю, — сказал Мэтт.

— Я подумал, может, пиво меня подбодрит, но и пить не могу. Вся неделя… как в кошмаре. Я боюсь. — Он спрятал лицо в похудевших руках, и Мэтт увидел, что он плачет.

— Майк!..

Никакого ответа.

— Майк, — он мягко отвел руки Майка от лица, — я хочу, чтобы ты пришел сегодня ко мне и спал у меня в комнате для гостей. Сделаешь это?

— Ладно.

— А завтра я хочу, чтобы ты со мной навестил доктора Коди.

— Ладно.

— Пошли.

Он подумал, не позвонить ли Бену Мерсу, — но звонить не стал.

Мэтт постучал в дверь, и Майк Райсон сказал:

— Войдите.

Мэтт принес пижаму:

— Великовата, но…

— Все в порядке, мистер Берк. Я сплю в трусах.

Он стоял в одних шортах, и Мэтт увидел, что все его тело ужасающе бледно. Ребра сильно выпирали из-под кожи.

— Поверни голову, Майк. Вот так.

Майк послушно повернул.

— Майк, откуда эти… царапины?

Рука Майка потянулась к горлу:

Не знаю.

Мэтт постоял, беспокойно раздумывая. Потом подошел к окну. Задвижка была надежно закрыта, и все-таки он подергал оконную створку. За окном тяжело прижалась к стеклу темнота.

— Зови меня ночью, если тебе что-то понадобится. Что бы то ни было. Даже если просто увидишь плохой сон. Ты это сделаешь, Майк?

— Да.

— Я буду здесь, в соседней комнате.

— Хорошо.

Неуверенно, чувствуя, что сделал не все, что требовалось, Мэтт вышел.

Он так и не смог заснуть, и единственное, что помешало ему теперь позвонить Бену Мерсу, — это сознание, что у Евы все уже спят. Пансион населяли старики, и, если там ночью звонил телефон, это означало, что кто-то умер.

Мэтт беспокойно следил, как светящиеся стрелки будильника переходят с половины двенадцатого на двенадцать. Дом сделался сверхъестественно тихим. Впрочем, может быть, и естественно: старый, но крепко построенный, он давно уже перестал издавать звуки, сопровождающие усадку. Только тикали часы и снаружи слабо шумел ветер. В это время ночи никто не ездит по улицам Салема Лота.

То, что ты думаешь — бред.

Шаг за шагом он шел к вере. Конечно же, как человек начитанный, он сразу подумал об этом, когда услышал рассказ Джимми Коди о болезни Дэнни Глика. Мэтт с Коди посмеялись над такой мыслью. Видно, это ему наказание за смех.

Царапины? Это не царапины. Это следы укусов.

Тебя научили, что такого никогда не бывает, кроме как в волшебных сказках. Конечно, есть чудовища: они держат пальцы на термоядерных кнопках шести стран, убивают, грабят, подстерегают в лесу детей. Но не… Не это. Ты не так глуп. Следы Дьявола на груди женщины — только родимые пятна; человек, вернувшийся с собственных похорон к дверям жены, только страдает летаргией; призрак, копошащийся в углу детской спальни, только охапка одеял. Некоторые священники объявили, что даже Бог нынче уже мертв.

Никакого звука из-за двери. Майк спит? Почему бы нет? Разве не для этого Мэтт пригласил его сюда? Чтобы мальчик мог хорошенько выспаться без… без кошмаров. Мэтт встал и подошел к окну. Из этой комнаты виднелась крыша Марстен Хауза, словно замороженного лунным светом.

Я боюсь!

Хуже того — он был смертельно перепуган. Мозг лихорадочно вспоминал патентованные средства защиты от этой болезни, не имеющей названия. Чеснок, святая печать и святая вода, распятие, шиповник… Ничего этого не припасено у него в доме. Он простой, современный, не ходящий в церковь методист.

Единственный священный предмет поблизости — это…

Тихо, но отчетливо в молчании дома послышались слова. Их произносил голос Майка Райсона — мертвенный голос говорящего во сне:

— Да. Входи.

Дыхание Мэтта остановилось, потом вырвалось из груди в беззвучном крике. Ужас обессилил его. Живот налился свинцовой тяжестью. Что, во имя Бога, пригласили сейчас в дом?

В комнату прокрался звук открываемой оконной задвижки. Потом скрип дерева по дереву — поднялась оконница.

Можно успеть. Подбежать, выхватить Библию из ящика в столовой. Взбежать по лестнице обратно, распахнуть двери гостевой комнаты, поднять Библию над головой: «Во имя Отца и Сына, и Святого Духа повелеваю тебе — удались…»