Киран Харгрейв - Остров на краю всего

– Знавшие, что он там – здесь, – либо умерли, либо не догадывались о его болезни. Никого не интересовал человек, живущий в лесу. Кроме меня, конечно.

Она усмехнулась, и на мгновение Солль показалось, что видит перед собой Ами – юную, изумленную и восхищенную тем, как все устроено в мире.

– Так вот, я купила для подарка чай и пешком отправилась навестить его. Но дом был больше лесом, чем домом. Без наны его здоровье стало быстро ухудшаться, так что я опоздала на годы. Он умер в домике, и его похоронили в ближайшей роще. Могила заросла травой, и деревянный столбик, которым ее пометили, был увит лианами. – Она сглотнула и перевела дух. – Я оставила все так, как было, но потом Бондок помог привести дом в порядок, так что в каком-то смысле я все же обрела здесь отца. Бондок был хорошим отцом, и мы прожили здесь несколько счастливых лет.

– Бондок удочерил вас?

– Нет, ничего официального! – Женщина рассмеялась. – Но он любил меня как дочь и любил нану как жену. Самой большой печалью в его жизни было то, что он не попрощался с ней. У меня такая возможность была, хотя прошли годы, прежде чем я поняла, как мне повезло.

– Но у него были вы, – быстро вставила Солль. Возвращаться к грустной стороне ей не хотелось. – И вы были счастливы.

– Конечно, счастлива, – согласилась Ами. – А разве можно не быть счастливой в таком месте? И я высадила рощу любимых апельсинов Мари, чтобы и ее частичка оставалась неподалеку. Когда делаешь или хранишь что-то, что любил близкий человек, ты как бы приближаешь его к себе.

– Как сковорода, которую вы держали под подушкой?

– Да.

– Вы из-за того роя решили стать хранителем бабочек?

– Не могу сказать, что я принимала какое-то решение. Скорее, все произошло само собой.

Солль ждала объяснения, и оно последовало.

– Видишь ли, этот дом всегда привлекал их, и через пару лет после смерти Бондока мне надоело собирать и продавать травы. Один ученый, узнавший случайно о доме для бабочек, приехал сюда и сфотографировал его.

Она указала на черно-белый снимок, висевший над дверью.

– Он назвал себя лепидоптеристом и спросил, не продам ли я нескольких бабочек.

– И вы отдали их ему?

Ами покачала головой.

– Он не согласился сохранить им жизнь, но порекомендовал меня другим азиатским ученым, и они обратились ко мне с просьбой создать для них питомник. Однажды я даже ездила в Лондон, это в Англии, и рассказывала там о своей работе.

– Вы побывали в Англии? – Солль никогда еще не видела человека, который выезжал бы за пределы Филиппин, не говоря уж о плавании за океан.

– Да, я выступала с лекцией в одном из их обществ. – Хозяйка показала на другую фотографию, висевшую на противоположной стене. На снимке Ами стояла у кафедры. – Но это уже другая история.

– И как там?

– Холодно.

Солль кивнула. То же самое говорила и повариха, читавшая книги, действие которых происходило в Англии.

– А сейчас вы путешествуете?

Ами потянулась.

– Теперь уже меньше. Мне нравится здесь. Обычно я выполняю заказы местных богатых семей. – Она состроила гримасу. – Меньше науки, больше искусства.

Следующий вопрос Солль задала не сразу. Ей не хотелось напоминать Амихан о темной стороне прошлого, но любопытство все же перевесило.

– Что случилось с… с…

– С мистером Заморой? – Ами указала на книжную полку. – Второй ряд, восемьдесят первая с начала.

Солль не без труда поднялась со стула и дотащилась к полке. На темно-красном корешке выделялись золотистые буквы: Доктор Н. Замора. Жизнь бабочки . Она осторожно вытащила книгу.

– Так он ее закончил?

Ами кивнула.

– И ее, и многие другие, но я купила только ту, которую он писал в приюте. Не хотела помогать ему зарабатывать.

– А эту почему купили? – Солль наморщила нос, разглядывая красивый том.

– Потому что она хороша и многому меня научила. И если уж брать что-то от встречи с ним, то лучше хорошее, чем плохое.

– Его место – в тюрьме, – сердито заметила девочка.

Женщина усмехнулась.

– Помню, пару часов назад кое-кто выражал схожие взгляды. – Солль смущенно зарделась. – К тому же он давно умер. Судя по всему, в конце он и жил в тюрьме, которую сам же и построил для себя. Болезнь прогрессировала, и в каком-то смысле стала вполне достаточным наказанием.

Солль нахмурилась.

– Вам как будто жалко его.

– Мне действительно очень его жаль. Он не получил и четверти того счастья, что получила я.

Наступившее молчание было столь же глубоким, сколь широким был зевок Солль. Ами улыбнулась.