Затем, чистый и выбритый, в своём костюме, этот господин возвратился на службу, благо здесь было рядом.
В полдесятого утра, как положено, он присутствовал на планёрке.
* * *
В помойном баке обнаружился рулон туалетной бумаги, комкастый, слипшийся и жеваный. Кто-то уронил в унитаз, вот и выбросили. Хорошо, что высохший.
Обмотав торс бумажной лентой, бомж без имени вышел на Салтыкова-Щедрина. Идти надо было к Театральной площади, на улицу Декабристов.
Он пошлёпал по мокрому асфальту. Босиком. Рассвет ещё не занялся, улицы были темны и пустынны, и голый мужик, частично упакованный в туалетную бумагу, выглядел, ясное дело, жутковато. Редких прохожих как ветром сдувало. Иногда он пытался обратиться к кому-то, но только мычал — с яростной слезой.
Если б его остановила милиция, было бы забавно, однако что за милиция в пять утра?
Стылыми улицами и безжизненными дворами путник вышел к подъезду — ноги привели. Окоченевший, поднялся на этаж… свой этаж? К своей квартире?
Он ни в чём не был уверен.
На лестнице, на ступеньке следующего пролёта, сидел Андрей Дыров, совсем забытый в этой наэлектризованной суете. Пистолет на коленях. Ждал кого-то, и не нужно было напрягать мозги, чтобы понять, кого. Скользнул взглядом по подошедшему… Глаза его расширились.
Он встал, спрятав руки за спину. На ступеньке остались скомканная фотография и тумблер с проводками в разноцветной изоляции.
Не узнавал. Не узнавал, говнюк, хотя, странный мужик ему явно кого-то напомнил, это было заметно.
— Вы отец Виктора? — спросил Андрей.
И вдруг не выдержал, засмеялся. Отлично было видно, в каком виде его собеседник пребывает: чёрные от грязи ноги, мертвенно бледная кожа, запекшаяся на голове кровь. Характерный синяк вокруг глаз — в виде очков. Туалетная бумага порвана — свисает с торса, как бахрома… Он смеялся и смеялся, чуть ствол не выронил.
Тоже, видать, был близок к истерике.
«Стреляй, — сказал путник. — Или отдай макарыча».
Какое там — сказал! Стыд и позор, а не сказал.
— Чего-чего? — скривился Андрей.
Чего! Пистолет нужен позарез, вот чего. Свой-то теперь — у самозванца… Когда несчастный калека сделал шаг в направлении майора Дырова, тот отскочил и прицелился, быстро дослав патрон:
— Мне терять нечего!
Обоим терять было нечего. Оба тряслись — то ли от холода, то ли от страха. «Застрели меня!» — промычал второй и, притянув к себе первого за вытянутую руку, ударил сомкнутыми пальцами в солнечное сплетение. Был бы он прежним — тут бы всё и закончилось. Однако завязалась неуклюжая борьба, больше похожая на детскую возню. Несколько бесконечных секунд две пары рук старались завладеть пистолетом, пока наконец оружие не выстрелило…
Но это уже совсем другая история.
Животное, родственное некой группе людей.
Описанные события случились до переезда ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленобласти на Суворовский проспект.
Это было время, когда на дверях подъездов и на дворовых воротах ещё не расползлись, как плесень, замки с домофонами.
Ныне эта полезная традиция утрачена. Психофизиологические лаборатории были расформированы — в рамках естественного процесса приватизации органов защиты правопорядка.
Экспертно-криминалистическое управление.
Оперативно-поисковое управление. Это и есть то, что называют наружкой.
Ещё один синоним для «наружки». Оперативно-поисковому управлению традиционно был присвоен номер семь, оттого — «семёрка», «семёрочники», «нечётники» и т. п.
«Заклёпками» знающие люди называют жутковатый следственный изолятор на Захарьевской улице, бывшей улице Каляева. Почему — долго объяснять.
Специальный пакет из прорезиненной блестящей ткани.