Александр Щёголев: Как закалялась жесть

Особнячок в центре Москвы, фальшивая утонченность вкусов и показное жизнелюбие. Деловая хватка и коллекционный фарфор. Наверное, из-за всего этого клиенты и прозвали мою жену Купчихой. Но внешние приметы обманчивы. Настоящая она — совсем не такая, какой подает себя людям, и кому как не мне знать это. Пусть на светских раутах ей желают долгих лет жизни, пусть!..

Я сделаю все, чтобы тварь подохла.

Она будет умирать долго. Как я.

Мы познакомились на вернисаже…

«На вернисаже», — какая пошлость. Просто гнусный январский дождь загнал меня в тот пустой зал, нелепая случайность.

— Мой друг, вам нравятся райские яблочки? — спросила меня одинокая посетительница, указывая на ближайший натюрморт.

Картина изображала включенный телевизор (на экране голая женщина пилила какое-то дерево, надо полагать, яблоню), а на телевизоре лежало зеленое яблоко, из которого рос стебелек чертополоха с симпатичным цветочком на конце. Исполнено в стиле гиперреализма. Были и другие картины, объединенные общим названием: «Наш сад». Торшер с надкусанной грушей вместо лампочки, растущий из глиняного горшка небоскреб, — в таком духе.

— Только тертые с сахаром, — неуклюже пошутил я.

— Могу устроить, — сказала она. — У меня в раю есть связи.

— Вы опасная женщина.

— О, совсем нет, — она улыбнулась. — Хоть меня и зовут Эва.

— Саврасов, — назвался я в ответ…

Дурак.

Зачем я это сделал? Фамилия известного художника 19-го века, которую я ношу не без гордости, прозвучала бы в картинной галерее совершенно по особенному, — так мне казалось. Воистину, тщеславие и глупость — родственные слова. Не назови я себя, может, спасся бы тогда.

— Саврасов? — изумилась женщина.

И вдруг захохотала, непринужденно взяв меня за руку.

Ее реакция была странна, однако она хохотала так заразительно, что я не выдержал, присоединился. Смех, знаете ли, пьянит. Как и близость. Вокруг — никого, стены увешаны произведениями искусства; за окнами дождь, в душах праздность… Когда она успокоилась и объяснилась, я уже принадлежал ей, пусть не сознавая этого.

— А вот госпожой Саврасовой я пока что не была, — гулко сообщила она…

Открытость, живость, обезоруживающая женственность, — одна из масок, за которой Эва прятала себя настоящую. Она имела власть над простейшими животными, называемыми мужчинами. Миниатюрная, изящная, хрупкая, большеглазая, она нравилась крупным и сильным особям — вроде меня. Размер партнера — это ведь для нее крайне важно, в этом весь смысл.

От Эвы неотразимо пахло. Она знала нужные слова, в ее кокетстве было нечто завораживающее, она была драгоценностью, которой нестерпимо хотелось овладеть…

Наваждение.

Оказалось, два предыдущих ее мужа носили фамилии Серов и Суриков. Она, соответственно, тоже. И вот, представьте — познакомилась с Саврасовым!

«Передвижники [1] Передвижники («Товарищество передвижных художественных выставок») — крупнейшее из русских художественных объединений 19-го века. В него входили такие известные художники, как Репин, Крамской, Васнецов, Саврасов, Суриков, Серов и многие другие — моя слабость», — прошептала она мне после первого поцелуя.

Все это было так смешно, что через три дня мы поженились.

Ничто не мешало нашей авантюре, поскольку в тот момент мы оба были свободны, как ветер. Серов и Суриков остались в прошлом. Три дня перед регистрацией брака я сходил с ума от нетерпения, пока марш Мендельсона не дал мне право обладать этой женщиной.

В брачную ночь она отрезала мою правую ступню…

Мать разговаривала с клиентом по телефону. Реплики доносились сквозь неплотно прикрытую дверь: