— Вижу… — со стороны неприятельских окопов поплыли облака жёлто-зелёного дыма, — это же верная смерть, ваше благородие!
Но приказы не обсуждаются, вполне возможно, что эта заведомо провальная операция была частью важного стратегического плана.
— Мы давали присягу, прапорщик, — капитан, кажется, с видимым интересом рассматривал в бинокль за происходящим, — надеюсь, Гриша, ты об этом не забыл?
Григорий промолчал.
Солдаты как в гипнотическом трансе угрюмо наблюдали из-за брустверов, как к ним неумолимо приближается сама Смерть. Кто-то не выдержал:
— Бегём, хлопци!
Корнилов развернулся, выстрелил из револьвера в воздух:
— Застрелю любого, кто побежит! — это возымело действие, паника была подавлена в зародыше. Ротмистр во весь рост встал на бруствер, и так, с поднятым вверх пистолетом, скомандовал: — в ата-аку-у! За-а мно-ой! — и, уже не оглядываясь, уверенный в том, что рота пойдёт, размашисто зашагал.
Григорий, по привычке крутанув барабан нагана об предплечье, повторил команду ротного:
— В атаку, братцы! — и так же, не пригибаясь, пошёл в полный рост: нельзя подчинённым показывать пример трусости.
Поначалу неуверенно, затем смелей, солдаты стали выходить из окопов, пошли с винтовками наперевес. Отставшие ускорили шаг, цепь выровнялась. Шли молча, в полной тишине, только слышно как чёрная после дождей грязь чавкает под сапогами.
— Почему не стреляют, Фёдор Васильевич?
— На газ свой надеются, Гриша! — весело ответил ротмистр, — а мы их на штык!.. Веселей, братцы! На штык возьмём немчуру!
— На штыки, братцы!.. — раздалось и у солдат.
Странная атака: ни выстрела, ни крика, — тишина. Только клубы страшного тумана приближаются. Фронт тумана шёл по косой: облака уже приближались к левому флангу, до правого еще было далеко.
Туман достиг левого фланга, солдаты начали спотыкаться и падать. Ротмистр выстрелил в сторону немецких траншей и закричал:
— Беглы-ым, аго-онь! — команду продублировали взводные с отделёнными.
Началась беспорядочная стрельба. Стреляли больше для поднятия духа, чем на поражение: уверенные в том, что русские до них не дойдут, неприятель из окопов не высовывался. Практика показала что газ — ещё и мощное психологическое оружие: часто войска, только завидев выпускающиеся из баллонов струи жёлто-зелёного дыма, в панике обращались в бегство.
По мере вхождения атакующих в желтовато-зелёный туман, цепь редела. Григорий посмотрел на правый фланг, там наблюдалось волнение: командиры уже угрожали пистолетами и гнали в атаку упирающихся солдат, которые поняли, что их ждёт: жажда жизни оказалась сильнее позора отступления. Двоих, кажется, застрелили.
— Агонь, агонь! — щёлкая курком револьвера с уже опустошённым барабаном, продолжает кричать прапорщик, — агонь, братцы!
— Молодец, Гриша! — весело крикнул ему ротмистр, — советую зарядить револьвер, прапорщик! Всякое бывает!..
Туман неумолимо приближался к Григорию. «Раствор… раствор…». Корчась в страшных муках упал третий от него, схватившись обеими руками за горло споткнулся второй, ближний… «Как странно, воздух будто посвежел…». Григорий вынул из кармана платок, сунул в жидкую грязь под ногами, быстро прижал к лицу, и тут же все нутро пронзило нестерпимо жаркое пламя. Подкосились вмиг ослабевшие ноги, упал…
— Где огонь, Гриша? — у кровати стояли не на шутку встревоженные мать с молодой кухаркой Евдокией, — опять что-то страшное приснилось?
— А!? Где я!?
— Дома ты, Гриша. Уже с месяц как дома, сынок.
— Прости, мама… — Григорий, тряхнув чёрными кудрями, откинул одеяло в сторону, сел, — дымом что-то пахнет.
— Да это соседи с вечера печку затопили, Гриша. Вроде лето на дворе. Чего это они? Евдокия, закрой окно, в самом-то деле — сюда затягивает! Спи, сынок, спи…
Мать нежно погладила сына по плечу, на выходе из комнаты Евдокия быстро глянула на молодого хозяина странным взглядом, обе вышли из комнаты…
— Покоя не можешь найти, Григорий Павлович?
Гриша обернулся — кухарка, раскидывая овёс перед суетящимися перед ней кудахчущими курицами, смотрела на него тем же странным взглядом, что и ночью.
Сунув руки в карманы, Григорий ответил:
— А с чего это у меня покоя нет, Евдокия?
— Так ведь Настя к другому ушла, пока вы, Григорий Павлович, войну воевали!
Вроде не шутит, взгляд серьёзный. Или намекает на что? Руки в карманах сжались в кулаки:
— Твоё какое дело!?
— Так ведь жалко мне вас, места себе не находите.
Читать дальше