Вольфганг Хольбайн: Анубис

Эта мысль еще какое-то время занимала его, а потом, пожав плечами, он отбросил ее. Такого рода размышления были не только бессмысленны, но и недостойны ученого вроде него. Естественно, что под поверхностью океана что-то есть. Точнее сказать, океан просто кишит жизнью, эта безмолвная, по большей части лишенная света вселенная отвоевала себе несравнимо величайшие пределы, чем суша. И все-таки из великого множества чужеродных, причудливых, а возможно, и смертоносных созданий, притаившихся в неизведанных глубинах, не было ни одного, которого ему следовало бояться; по крайней мере, сейчас, когда он сидел в автомобиле, удалявшемся от океана со скоростью тридцати, а то и сорока миль в час. Это его собственные нервы играют с ним злую шутку, которая становится тем злее, чем дальше отступает день. И он знал этому причины.

Первая — и, безусловно, самая веская — это доктор Джонатан Грейвс, с которым он, вероятно, снова встретится не более чем через час. За прошедшие четыре дня Могенс не мог думать ни о чем другом, как только о предстоящей встрече с бывшим сотоварищем, и его чувства бросало то в жар, то в холод: подчас в течение одной минуты ощущения метались от одной крайности к другой. Неприкрытая неподдельная ненависть к человеку, разрушившему его жизнь, сменялась презрением — не в последнюю очередь к самому себе за то, что вообще допустил мысль принять это недостойное предложение, — к ним примешивались детское упрямство и глубочайшая жалость, тоже к себе. На смену этим чувствам шло соображение, продиктованное — в чем он убеждал, по крайней мере, себя — здравым смыслом: в конце концов, не имело значения, почему он оказался в таком положении, в каком оказался. Фактом было, что сейчас он находился не в той ситуации, чтобы выбирать. Нельзя кусать руку дающего, даже если до сего времени она била.

— Уже скоро, профессор, — голос парня, сидевшего слева от Могенса и за огромным рулем выглядевшего, как ему казалось, таким же беспомощным и потерянным, как чувствовал себя Могенс, грубо, но вовремя вырвал его из мрачных размышлений.

Очевидно, юноша неверно истолковал замешательство Могенса. Он поднял правую руку с руля и указал вперед, где от и так не широкого шоссе ответвлялась узкая дорога, чтобы через несколько метров исчезнуть между буйными зарослями кустарника и могучими ледниковыми валунами. Если бы не красноречивый жест юного шофера, Могенс ни за что бы ее не увидел, настолько она была узка.

— Еще с милю, и мы на месте.

— Ага.

По всей вероятности, такой ответ не звучал слишком вежливо, сообразил Могенс, скорее оскорбительно. Но его шофер был еще слишком молод, чтобы суметь или хотя бы захотеть расслышать в нем скрытую враждебность. Совсем наоборот.

Он еще энергичнее замахал рукой, одновременно нажимая ногами на сцепление и на тормоз «форда».

Могенс с осторожным интересом наблюдал за его бессмысленными действиями. Он никогда не водил авто и даже не испытывал потребности обучиться этому. Прагматик в нем безоговорочно признавал полезность автомобилей и ценил то обстоятельство, что они преодолевают расстояние, для которого лошади или пролетке потребовалось бы как минимум три, если не четыре, часа за гораздо меньшее время. Но самому ему автомобили внушали сомнение, чтобы не сказать неприязнь. Возможно, все дело было в тех четырех годах, которые он провел в Томпсоне. Не такой уж большой срок, чтобы технический прогресс обошел его стороной, ведь в этом захолустье были газеты, которые держали жителей в курсе новостей. Однако, уже сойдя с поезда в Сан-Франциско, он с полной очевидностью осознал, что Томпсон существовал не то чтобы в прошлом, а как-то вне времени. Разумеется, там тоже были автомобили, но они так и остались инородными телами, курьезами, при виде которых люди останавливались и поворачивали головы, улыбаясь с намеком, что это новомодное умопомешательство долго определенно не продержится. Сан-Франциско был в этом отношении полной противоположностью. Впрочем, они уже с полчаса как неумолимо удалялись от него, а пологие холмы, по которым они сейчас ехали, мало отличались от тех, в которых был расположен Томпсон. Однако Могенса не покидало чувство, что он находится не только в другой местности, но и в некотором роде в ином мире, если не в иной вселенной.

— Надеюсь, вас не испугает, если сейчас будет посильнее трясти, — продолжал шофер.

Могенс вопросительно посмотрел на него, а юноша с длинными, до плеч, светлыми волосами сделал движение рукой вверх-вниз, и Могенс понадеялся, что это не то, что тот назвал «посильнее трясти».