Александр Лидин: Императорская охота

— Господин Охотник, в нашем городке появились оборотни. Увы, это не слухи. Люди видели двух вервольфов… Нет, волколаки пока не воруют маленьких детей, не найдено ни одного трупа. Но они — нечисть! Нечисть в городе, господин Охотник! И по Закону Его Императорского Величества оборотни должны быть уничтожены. Но, увы, нам самим их не поймать. Мы уже пытались сделать это несколько раз, но потерпели неудачу. В нашем городе нет ни одного настоящего Охотника! Ни одного Следопыта! Если же я обращусь в Метрополию, то… вы же понимаете, потеряю лицо. В столице станут говорить, что мне потребовался отряд, чтобы изловить двух шавок с обломанными зубами…

— Но что же вы хотите от меня, инвалида? — в недоумении спросил Охотник.

— Мои егеря расправятся с чудовищами, — уверил Охотника Старший Егерь. — Но сначала нам нужно найти их логово. Приведите нас к нему. Естественно, труд будет оплачен…

Охотник хорошо помнил клятву, которую давал каждый курсант Академии: «…до конца жизни уничтожать нечисть в любом ее проявлении…» Поэтому, тяжело вздохнув, он утвердительно кивнул:

— Хорошо. Я согласен. Завтра на закате пришлите егерей. И не забудьте взять побольше серебряных пуль.

На следующий день он встретился с Леонорой в городе Древних, у старой полуразрушенной башни. Охотник, спрятавшись между двумя витыми колоннами, вдыхал йодистый аромат водорослей, отторгнутых морем, и пытался представить, как описал бы их маленький приморский городок создатель «Книги морей». Любуясь водной гладью, он пытался вообразить чудные суда Древних, когда-то заполнявшие эту гавань.

Леонора почти неслышно подобралась к нему и замерла у него за спиной. Детский трепет, предвкушение встречи… Конечно, Охотник сразу же различил тихий шорох ее шагов, но не подал вида — нельзя огорчать ребенка, даже если он уже вырос. А тем более, если безумно и безнадежно в него влюблен. А потом его оглушило веселое «Здрасте!».

— Здравствуй, — ответил он.

— Завтра я уезжаю, приехал мой жених. Он увезет меня далеко-далеко.

Слова Леоноры поразили Охотника в самое сердце. «Уезжаю», «жених», «увезти» — его Леонора не знала таких слов. В этих словах было что-то неправильное, фальшивое, словно некий безликий враг заявил свои права на последнее, что еще принадлежало ему в этом мире. Две фразы, и Охотник явственно ощутил свое истинное положение в обществе. В один миг он преобразился, превратившись из барда-ветерана в убогого калеку.

Сначала он растерялся, не зная, что сказать своей возлюбленной, а потом, с трудом одолевая предательскую дрожь в голосе, произнес:

— Почему… Почему ты никогда раньше мне ничего не говорила? И куда ты едешь? Я поеду… я провожу тебя… Я напишу…— и он замолчал, понимая, что городит совершенную чепуху. Слово «жених» набатом звучало у него в голове.

Но Леонора, казалось, ничего не замечала.

— Ничего не надо делать, Охотник. Все уже решено. Сегодня мы расстанемся пораньше. К тому же вы ведь обещали Старшему Егерю выследить оборотней…

— Откуда ты знаешь?

— Об этом говорит весь город, — Леонора широко улыбнулась ему в ответ. — Вы должны поймать чудовищ, вы же — Охотник. Весь город надеется на вас.

— Но Старший Егерь говорил, что оборотни никому еще не причинили вреда. Я дам им скрыться… Нет, я пойду к Старшему Егерю, он перенесет Охоту, он поймет…— Охотник еще шептал что-то столь же беспомощное. — Я хочу, чтобы ты осталась со мной сегодня как можно дольше… Ты мне нужна…

— Нет, прошу тебя, — Леонора приблизила свои губы к его перекошенному мукой рту, склонилась над ним. — Ты — Охотник, а я… впрочем, неважно. Я скажу отцу, и Охоту перенесут на завтра. Не вини себя, что бы ни случилось. Прощай, меня ждут.

Их губы встретились. Поцелуй? Укус? Нет, просто Охотник неудачно качнулся не в такт со своей возлюбленной и поранил губу о ее великолепные, жемчужные зубки.

Капелька крови в уголке рта.

— Леонора! — он приподнялся, опершись руками о подлокотники инвалидного кресла, потянулся за ней — но девушка уже была далеко. Еще мгновение, и ее силуэт растаял среди теней, между щербатых полуобвалившихся стен. И лишь облачко пыли на тропинке да качающиеся метелки травы говорили о том, что она и в самом деле была здесь, что ее образ не пригрезился Охотнику в хмельном бреду.

Он замер, до боли в ногтях впившись в деревянные подлокотники.

«Неужели я был таким наивным, что надеялся на иной исход! Я же должен был знать с самого начала: она никогда не сможет меня полюбить! Ведь я — калека, урод, изгой…»