Александр Лидин: Императорская охота

На гладко выбритом лице Охотника красовались узкие черные очки — «траур усопшим» — традиция Императорской Охоты.

Мальчишки! Они даже близко боялись подойти к излучавшей достоинство фигуре, восседавшей в инвалидном кресле, как иной Эрц-Егерь на троне. А Леонора? Она смогла лишь выдавить слабое подобие приветствия:

— Здравствуйте… Извините…

И тогда он, Охотник, подавшись чуть вперед, взял ее за руку и осторожно, точно подкрадываясь к невероятно красивой и страшно пугливой райской птице, заговорил. Первые же его слова успокоили ее. Там, за суровой линией плотно сжатых губ, она разглядела вчерашнего охотника — вздорного, сломленного жизнью калеку. Она так же нежно ответила ему, а потом, встав позади кресла и взявшись за ручки, провезла его из конца в конец по всему пляжу.

В час пополудни, когда открылся пляжный ларек, они купили фруктовое мороженое, смеясь и болтая о разных пустяках. Поднялись на холм к городу Древних. Старик-сторож — тот, что всегда с некоторым подленьким злорадством провожал взглядом каталку Охотника — теперь сам отпер ворота в окружающем руины заборе и пропустил их внутрь, даже не потребовав положенной входной платы.

Охотник и Леонора долго бродили среди развалин, и он рассказывал ей удивительные сказки «Лисьих чар» и «Монахов-волшебников». Она смеялась, а он упивался ее смехом.

Сотворив заклятие «от привидений», они спустились в подземные казематы, и гулкое эхо вторило их жизнерадостному смеху.

Вечером, приехав к себе домой (он проводил ее почти до дому, дальше она не позволила, сославшись на строгость отца), Охотник писал стихи. В тот вечер он сочинил лучшее свое стихотворение, а когда взял в руки лютню, пальцы сами нашли нужную мелодию. И в безмолвии ночи зазвучало:

Я мечтал о тебе, я видел тебя. Мы бежали с тобой по песку.

Ветер гудел, разгоняя печаль и бездонную, злую тоску.

Чайки над морем кричали нам вслед, приветствуя радость дня.

И ты смеялась. Твой нежный смех наградой был для меня.

На следующий день они снова встретились и долго бродили по городу, а вечером на «императорской» лестнице, у пристани, он читал ей свои стихи. Те, кто еще вчера насмехался над ним, над убогим калекой, — мальчишки-разносчики, мелкие торговцы и бабки-побирушки — все они толпились внизу у самой воды, внимая его громкой, немного торопливой и чуть резковатой речи:

Крылья расправила черная ночь.

Море плескалось у скал.

Всюду тебя я в ту ночь искал,

Но не нашел, устал.

И, притомившись тогда, прилег

На берегу и спал.

Мне в беспробудном, печальном сне

Сказку прибой шептал.

Он говорил: «Ведь она не та,

Что привиделась в счастья сне».

Он говорил: «Ты себе все врешь.

Она живет лишь в мечте».

Ведь я же не видел ее лица,

Я же не слушал слов,

Я лишь придумал ее вчера

Под тихое пенье ветров…

В тот день он, тогда еще молодой охотник, побывавший в лесу всего лишь пару раз, неожиданно получил увольнительную и вместе с видавшим виды толстым, веселым и нахальным Наставником впервые отправился «поразвлечься». Доехав в скрипучем дилижансе до охотничьего городка, где жили семьи охотников и егерей, находящегося в нескольких лигах от пограничных казарм Академии Императорской Охоты, они прямиком направились в сверкающий всеми цветами радуги «Домик кошечек» — старый двухэтажный особняк с огромной верандой, огороженной резными перильцами со стойками, вырезанными в виде обнаженных девушек. Внутри, в прокуренном зале, пило и веселилось десятка три охотников и егерей. Они громко произносили тосты, но из-за всеобщего шума слова было невозможно разобрать. К пирующим то и дело подсаживались полуобнаженные девушки, время от времени та или иная пара, видимо, сговорившись, поднимались наверх — в номера.

Спутнику Наставника сначала было не по себе. Но, присев за стол и опрокинув внутрь пару кружек эля, он расслабился. Когда же на эстраду выскочила высокая, размалеванная под куклу дама не первой свежести и принялась стаскивать с себя одежду под расхлябанный вой патефона, молодой Охотник уже был полностью поглощен созерцанием бледной, уже утратившей молодую упругость кожи танцовщицы. Он даже не заметил, как рядом с ним на стул присела рыжая девка, и обнаружил ее присутствие, только когда та прильнула к нему, навалившись полным, обвисшим бюстом. Ее слюнявые губы поползли по его щеке, оставляя кровавый след дешевой помады.

— Дорогой, у тебя не найдется несколько монет для такой милой крошки, как я?