Танит Ли: Убить мертвых

На улице щебетала стайка птичек, зазывая восходящее солнце. Небесное озеро разлилось высоко над крышами, не затопив их, и на дне его покоился нераскрывшийся бутон водяной розы.

Дро вышел на главную улицу и направился в сторону сине-стальной дороги. У деревенского колодца вполголоса сплетничали женщины с ведрами. Он хотел, чтобы его видели — они увидели и принялись бестолково тыкать в него пальцами. Одна из них, молоденькая, с лилейно-белой кожей, смотрела на него во все глаза, потом залилась краской и потупилась.

Он был доволен, что его заметили. Теперь не придется как-либо иначе объявлять о своем уходе.

Девушка с лилейной кожей пошла за ним, держась на безопасном расстоянии, и проследила, как он вышел на дорогу и направился на восток — прочь от деревни и, что более важно, от покосившегося дома на отшибе.

Дорога взбиралась по склону невысокого холма. За ним шла череда плавных спусков и подъемов. Земли, окрашенные в нежно-пастельные тона, по мере того как поднималось солнце расцветали сочной зеленью, а у самого горизонта обманчиво отливали синевой. Туда лежал путь Парла Дро, и он пройдет его. Но не сейчас.

Он сел на склоне холма, под колоннадой сливовых деревьев, лицом к долине и деревне, покинутой на рассвете. Ветер играл в кронах — шелестели листья, покачивались ветви, и это было хорошо. Отсюда селение было как на ладони, крохотное и чистенькое, а за ним — петля дороги, которая огибала старый дом и поднималась в гору, при свете дня подобную гладкому мраморному конусу.

Когда утро вступило в свои права, Дро увидел, как проснулась и ожила деревня. Крошечные человечки высыпали на улицы, игрушечный скот погнали на пастбища. Иногда теплый ветерок доносил с той стороны мычание коров, блеяние овец, издали больше похожее на мяуканье, собачий лай, звон кузнечного молота, скрип телег.

Перед самым полуднем толпа селян, как мужчин, так и женщин, прошла по главной улице, свернула на дорогу и направилась к дому с башней. Несколько минут они стояли перед домом. Когда ветер подул со стороны гор, Парл Дро расслышал отдаленные вопли и звуки, сильно напоминающие удары камней о прочные доски.

События в деревне не вызвали у него радости, но и не взволновали его чрезмерно. Точно так же красота Сидди — скрытая, незаметная с первого взгляда — заинтересовала его, но не подтолкнула к тому, чтобы делать глупости.

Когда сельские гонители ведьм возвращались в деревню, Дро заметил в толпе яркие одежды менестреля. Подойдя вместе с остальными к перекрестку, где главная улица деревни ответвлялась от дороги, музыкант отделился от них. Кое-кто пытался с ним спорить, но, похоже, не настаивал. Вскоре менестрель нырнул в поля молодой пшеницы, и Дро потерял его из виду.

День разгорелся в полную силу, наполнив окружающий пейзаж яркими солнечными красками. Парл Дро сидел, прислонившись спиной к стволу, расслабившись, но не поддаваясь дремоте, и смотрел вниз, на деревню, из-под опущенных век. Его черный плащ лежал рядом на траве, не скрывая более, что штаны, рубашка и сапоги путника тоже черные, черные, как его глаза, а волосы на солнце лишь самую малость светлее. Он выглядел странным, чуждым и опасным. Только глупец стал бы подкрадываться к нему со спины. Человек, бесшумно подобравшийся с южной стороны холма, может быть, и был глупцом, но не до такой степени.

Темно-зеленый сливался с травой, зато маково-красный бросался в глаза. Если музыкант и рассчитывал застать Дро врасплох, то явно отказался от своей задумки, смирившись с тем, что подкрасться незаметно ему все равно не под силу. Он зашел слева, предстал перед Дро во всей красе и воззрился на него с искренним осуждением.

— Ты знал, что я приду, да? — расстроенно спросил он.

Дро глянул на него. Ни недовольства, ни одобрения не было в этом взгляде.

— Мог бы и притвориться, что удивлен, — сказал музыкант. — Это бы тебя не убило.

— Зато могло убить тебя, — ответил Дро.

Менестрель пожал плечами и устало проделал остаток пути по склону холма. Остановившись прямо перед Дро, он извлек кошелек с пустышками, который стащил прошлой ночью, и театральным жестом швырнул к ногам владельца.

— Это была подлая шутка, — сказал музыкант.

— Украсть кошелек тоже было не слишком благонравным деянием.

— Ты бы это пережил. Ты же знаменитость! Я никогда не ворую у тех, у кого каждая монета на счету. Чем, по-твоему, я должен был платить за ужин? Думаешь, мне там в долг отпускают? Хотят, чтобы я и песни пел, и денежки платил!