Мария Барышева - Дарители

Славе стало больно. Наташа никогда бы такого не сказала, в нее словно прокрался кто-то чужой и занял ее место, оттеснив Наташу куда-то в глубь, пользуется ее голосом, смотрит ее глазами, и Славе даже казалось, что он видит, чувствует сквозь эти любимые глаза, как сквозь окно, чужой взгляд, полный циничности и злой мудрости.

— Не расстраивайся так, — теперь ее голос был мягким, обволакивающим, ласкающим. — Да, я изменилась, сильно изменилась, но ты привыкнешь, вот увидишь. Ты даже не представляешь, как нам будет хорошо вместе, ты узнаешь это сегодня, сейчас, — Наташа придвинулась к нему и шепнула, почти коснувшись губами его уха. — Я так по тебе скучала.

Она чуть отклонилась и посмотрела на него. Если бы в это мгновение Слава увидел ее без одежды, это не подействовало бы так сильно, как ее взгляд, обнимающий, чувственный, возбуждающий, как руки и язык умелой партнерши, полный дикой, почти дымящейся страсти. Он ощутил острое желание. Слава не знал этой женщины, он видел ее впервые — но она казалась сейчас самой прекрасной, самой желанной в мире, и он почувствовал, что еще немного, и возьмет ее прямо здесь, на скамейке, несмотря на легкие, прозрачные сумерки, на людей вокруг — все это было неважно, на все это сейчас было наплевать, как и на чувства этой женщины, потому что у нее не было чувств — только ощущения. Не выдержав, Слава дернул ее к себе и впился в раскрывшиеся навстречу губы, и в этом поцелуе не было ни любви, ни нежности — ничего, только стремление причинить боль, и получить от этого удовольствие, и он знал, что именно этого она хочет.

Через несколько минут Слава, задыхаясь, оттолкнул ее, и Наташа, отодвинувшись, плаксиво и как-то уже по-другому, но снова незнакомо сказала:

— Ты помял мне все платье! Только посмотри!.. И прическу испортил! Как же я теперь пойду в таком виде?! Это же ужас! Я теперь похожа на ведьму!

Она торопливо начала рыться в своей сумочке, но почти сразу же отпихнула ее и закрыла лицо ладонями. Слава пододвинулся к ней, взял за запястья и заставил убрать руки. Глаза Наташи влажно блестели в полумраке, и сейчас в них были ужас, стыд и боль.

— Уходи! — глухо сказала она срывающимся голосом. — Теперь я знаю, что ты жив, мне больше ничего не надо, но сейчас уходи! Насовсем, слышишь?! Уходи! Я не хочу, чтобы ты видел меня такой!

— Никуда я не уйду, — Слава легко дотронулся указательным пальцем до ее губ, уже начавших распухать, потом осторожно их поцеловал. — Прости… я с непривычки сорвался. Не пытайся меня прогнать, не смей — ясно?! Хорошенького же ты обо мне мнения, если думаешь, что я вот так вот сразу и удеру только потому, что любимая показала клыки?! Признаться, я почти был готов к тому, что увижу. Разве я бы…

— Ты не понимаешь! — перебила его Наташа вне себя.

— Тш-ш, не кричи, народ напугаешь, и так уже на нас со всех скамеек таращатся. Все я понимаю, — он обнял ее, прижался щекой к ее щеке и закрыл глаза, вдыхая тонкий жасминовый аромат ее духов. — Глупая ты, Наташка, такая вся великая и ужасная, а все равно глупая. Я люблю тебя, мне не важно, какая ты стала — я все равно тебя люблю, запомни это. Я ведь знаю, какая ты на самом деле, а это все чужое, не твое, это просто грязь. Ничего, мы что-нибудь придумаем.

— Слишком поздно, — с отчаяньем ответила Наташа.

— Нет. Я не верю. И ты не верь.

Слава отпустил ее и огляделся. Вечер уже терял прозрачность, густел, наливался чернотой, и чахлые сосенки во дворе словно отступали куда-то, и дом нависал над ними с мрачной неумолимостью, моргая веками развевающихся оконных штор. Листья придорожных платанов тревожно шелестели, и налетавший с севера ветер обдавал прохладой и запахом водорослей и моря. Беззвездное, затянутое тучами небо опускалось все ниже и ниже, уже цепляясь за верхушки деревьев. По дороге, кувыркаясь, летели бумажки и сухие листья, в пыльном воздухе чувствовалась давящая предгрозовая тяжесть.

— Будет дождь, — шепнула Наташа и зябко передернула плечами.

— Где ты сейчас живешь? — снимая пиджак, Слава невольно оглянулся на ее старый дом. Окна «Вершины мира» были темны, и почему-то ему показалось, что свет в них не зажигался уже очень давно.

— Недалеко, на соседней улице, — Наташа встала, и он набросил пиджак ей на плечи.

— Тогда пошли быстрей.

Она встревоженно сжала его пальцы.

— Тебе снова плохо, да?

Слава негромко рассмеялся. Он шел, непривычно приволакивая ноги и сильно прихрамывая на правую, и сердце Наташи снова больно сжалось.