Иннокентий Соколов - Бог из глины

А еще здесь была осень. Она была везде — в пожелтевшей траве, в осыпающихся листьях старых ив, что росли вдоль забора, в разбитых бетонных остовах, ранее бывших билетными кассами, в тревожных гудках электричек проносящихся по ржавым рельсам.

Тропинка начиналась прямо у ног, и вела куда-то прочь. Надя машинально пошла по ней. Мокрая трава неприятно холодила обутые в босоножки ноги. Тропинка вывела к воротам, что когда-то висели, как им и полагалось, на скрипящих петлях, а теперь смятые, покореженные неведомой силой, валялись прямо у останков забора.

Надя вышла со стадиона, и пошла дальше по тропинке, которая стала шире. Через пару метров тропинка оборвалась небольшим железным мостиком, перекинутым через ров с водой, который проходил вдоль забора (верхушки камыша, торчащие над выщербленными кирпичными стенами, были тому подтверждением). Надежда остановилась — на мостике стоял человек. Он курил, рассматривая темную воду, на поверхности которой покачивалась ряска и упавшие листья.

Незнакомец повернул голову, рассматривая Надежду. На вид ему было около тридцати. Высокий и худой, он стоял, покачиваясь с пятки на носок. Потертая джинсовая куртка скрывала худобу, но все равно, по сравнению с Надей, он казался хрупким песочным человечком. Надежда подошла поближе.

Торчащие уши незнакомца вкупе с намечающейся лысиной производили не самое лучшее впечатление. Вдобавок ко всему он сутулился, что не добавляло привлекательности.

Он стоял, словно ожидая, пока Надежда подойдет к нему. И как только ее нога коснулась мостика, человек заговорил:

— Добрый вечер, Наденька.

Надежда, как никто другой знала, что ни в коем случае нельзя разговаривать с незнакомыми людьми. Но… ведь это был сон. И она, и незнакомец, стоящий на шатком мостике, знали это оба.

— Где я? — спросила Надежда, и незнакомец коснулся ее рук своими.

— Это место моих снов — ответил он — это место где всегда осень, и печаль. Я стою на этом мостике и смотрю, как на воде кружатся пожелтевшие листья. Эта мертвая вода зовет к себе.

— Кто вы, что вы делаете здесь? — Надежда всматривалась в лицо незнакомца, пытаясь вспомнить, где могла его видеть раньше.

Незнакомец вздохнул.

— Степан Королев — возможно, вы слышали обо мне…

— Тот самый? — вопрос повис в воздухе.

Королев поднял голову. Легкий ветер всколыхнул остатки волос, обнажив залысины.

— Совершенно верно — некогда многообещающий писатель, автор множества страшно интересных историй, если угодно восходящая звезда…

Надежда рассматривала Степана. Так вот он какой — автор нашумевших "Страшных историй", человек, сроднившийся с тьмой, воспевший ее сумрачную прелесть в своих странных произведениях. Надя когда-то честно пыталась прочесть хоть один рассказ, но безнадежно застряла на первых же страницах. Ее разум отказывался воспринимать происходящее там, на растрепанных страницах книжонки, взятой по случаю в городской библиотеке, залапанной и затасканной сотнями рук неугомонных читателей — любителей всего страшного и потустороннего. Хотя…

— Каждому свое… — задумчиво протянул писатель — каждому свое, и никто не останется обделен…

Надежда окинула его взглядом.

— Что происходит, почему я здесь? — вопросы сыпались из нее, как горошины из стручка.

Степан улыбнулся. Улыбка придала особое очарование этому вечеру, как изысканное вино, что красит атмосферу ужина в дорогом ресторане, когда зажжены свечи, и впереди пара часов легкой, не обязывающей беседы, напрасные надежды на что-то большее, чем просто поцелуи у темного окна, и смущенные взгляды из-под ресниц.

— Это сон, детка, (прости, что я так тебя называю) — не бойся, когда ты знаешь, что рано или поздно откроешь глаза, и очутишься в теплой уютной постели, или в ванне, наполненной горячей водой, становится не так страшно. Куда страшнее умирать каждый день, каждый час, каждое мгновение, и знать, что нет выхода из этой адской круговерти, когда дорога, покрытая слезами дождя, переворачивается в лобовом стекле, и асфальт меняется с небом местами.

Улыбка сошла с его лица, пропала, растворилась в нем. Степан схватил Надежду так, что она почувствовала боль. Сильные пальцы сжали плечо, словно пытались разорвать слабое женское тело.

— Ты слышишь, как стонет металл, сминаясь, переламывая тело. Запах горящей пластмассы смешивается со смрадом обугленной плоти — дьявольский аромат. И когда ты становишься одним целым с машиной, — чувствуешь, как стонет железо, принимая новую форму. Кости трещат, сухожилия рвутся, и вкус глины на губах — он еще страшнее осознания того, что смерть еще не скоро примет в свои ласковые объятия…