Иннокентий Соколов - Бог из глины

Жене он сказал, что оставил машину на станции техобслуживания, соврав что-то насчет потекшего антифриза, и внеплановой замены масла. На ремонт кузова, замены ходовой ушло от силы четыре дня, вот только неприкосновенный запас — не слишком толстая пачка купюр, которую хранил в гараже, за бочкой с бензином — стала вполовину тоньше, и уже тогда Сергей впервые задумался о том, стоит ли игра свеч.

Проводить время за рулем "Москвича" — это было совсем не то, о чем мечталось долгими вечерами, когда ночь принимала к себе, предлагая сдаться в сладкий плен сновидений. Это было совсем не то!

Он колесил по городам, менялся пейзаж за окнами автомобиля, но и только — люди оставались прежними. И каждый раз, когда очередное ничтожество, ощутив свою власть, начинало давить на него, Сергею хотелось от души заехать с правой, чтобы стереть выражение превосходства с гнусной рожи.

(Так, чтобы заболела рука, парень!)

Не говоря уже про личное отношение руководства фирмы к его скромной персоне. На работе дали ясно понять, что терпят его исключительно до тех пор, пока от него есть маломальский толк, и папка ломится от карточек с заказами. Это бесило — Сергею не нравилось ощущать собственную беззащитность, он тешил себя мечтами о том, что однажды сумеет показать им всем, на что способен.

Тот день стал поворотным пунктом, заставил пересмотреть отношение к работе. Отремонтировав машину, Сергей все чаще стал ловить себя на том, что с каждым днем становится труднее выползать из кровати. Еще чаще он стал замечать недовольный взгляд менеджера.

Когда жаркую августовскую жару сменила легкая прохлада сентября, Сергей ушел с фирмы.

Все получилось как-то неприятно. Отработав маршрут, Сергей заскочил на фирму, чтобы сдать заказы на обработку. Столкнувшись в дверях с начальником, Сергей получил замечание за внешний вид. Сделав вид, что не расслышал, он прошел в комнату для работников, и уселся за расшатанный стол, пытаясь успокоиться.

Кто мог подумать, что обозленный ублюдок рванет за ним — хлопнув дверью, менеджер окатил его отборной руганью. Возможно виной тому был трудный день, и начальник просто искал на ком сорвать злость и раздражение, кто знает — лично Сергей не собирался заниматься поиском причин дурного настроения. Все что произошло, оказалось спрятанным за двумя короткими взмахами ресниц. Вот он сидит за столом, разложил свои карточки, и угрюмо смотрит на пухлого идиота, что нависает над ним, сжимая зачем-то маленькие кулачки, а вот он уже стоит, расставив ноги, а в углу уткнулся лицом в пол этот гребаный кретин, держась рукой за разбитую скулу.

Тот придурок сам напросился — Сергей даже не думал просить прощения. Вместо этого попросили его самого. Вежливо, и настойчиво.

Первую неделю он просто отсыпался, стараясь не думать ни о чем. Это оказалось неожиданно просто — просыпаться от того, что нет больше сил ворочаться в пустой кровати. Жена испуганной мышкой возится на кухне, а в тумбочке достаточно денег, чтобы не думать о работе, по крайней мере, полгода.

Что было потом — безмятежные поиски работы, надежды, обрывающиеся после звонка предполагаемого босса на любимую фирму, где мягко рекомендовали не иметь с ним никаких дел, — все это было похоже на путь вниз, спуск в гребаный городишко, где слева обрыв, а справа оседают глиняные хатки полусонных обитателей этого захолустья, и если не соблюдать осторожность, можно горько пожалеть о собственном безрассудстве.

И пустой граненый стакан на столе, был важной деталью того, что происходило с ним все то время, когда он метался между желаниями и беспросветной действительностью. Возвращаясь домой, он брел мимо железнодорожной насыпи, ощупывая путь, спотыкаясь на камешках, что попадали на тропинку. Луна освещала рельсы, отчего те казались двумя дорожками домой. И лежа в постели без сна, слушая далекий гул поездов, он ясно представлял, как однажды эти две дорожки уведут его далеко-далеко, туда, где он обретет покой и безмятежность.

В место, где исполняются желания. В страну волшебных грез…

Надежда стояла посредине небольшого заброшенного стадиона, расположенного где-то на окраине города. Издалека доносился шум проносящихся составов. Тревожные гудки локомотивов наполняли наступающий вечер непонятной тревогой, они были частью этого места.

Стадион зарос сорной травой. Некогда целый забор разрушился, осыпался битым кирпичом. Трибуны ощетинились останками железного остова — ржавый металл изгибался в стороны, словно пытаясь дотянуться до нее.