Иннокентий Соколов - Бог из глины

Добравшись до буфета, Сергей некоторое время отдыхал, прислушиваясь к боли. Если не обращать внимания на то, что она непереносима, ее вполне можно было бы терпеть, хе-хе…

Потом он пытался подцепить ногтями непослушную дверку. Когда ему это удалось, Сергей отыскал тайничок, в котором нашли упокоение разные чудеса — клочки серой мохнатой пыли, чешуйки лака, отставшие от стенок буфета, и, конечно же, Белый Блум.

Сергей не вытащил — выдрал пузырек, и застыл, сжимая волшебное зелье в руке.

(Встряхни его парень. Встряхни, как следует, и услышишь, — эти маленькие белые горошинки пытаются говорить с тобой.)

Из недр буфета пахнуло удивительнейшим букетом нафталина, лаванды и корицы — как в детстве, когда Сережка замирал, распахнув дверцы, созерцая содержимое. Вот так, однажды, совершенно случайно он обнаружил тайничок, в котором томилась небольшая серовато-голубая нафталиновая таблетка. Для него так и осталось загадкой, кто настоящий хозяин тайника, впрочем это было и неважным — куда интересней оказалось приспособить его под свои нужды.

Ночь уходила, таяла как снег, и Сергей сердцем ощущал как волшебство покидает стены дома. Даже голоса поющих из стен стали тоньше, почти неразличимыми — сквозь них уже явственно пробивалось тарахтение холодильника внизу, которое словно разбавляло тайну деловитой обыденностью дня.

(И если ты вот так и будешь продолжать пялиться на горошинки яда — что ж, каждому свое, и ты заснешь у распахнутого буфета, чтобы проснуться потом в жаркий полдень, старой развалиной, в опустевшем доме, где пятна крови испачкали пол, и как ты думаешь, чем закончится веселая ночка, среди которой ты решил немного проучить непослушную женушку? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что будет дальше. Хей, дружок, мосты сожжены, и не вернуть назад опостылевшие дни, теплой и тоскливой семейной жизни, их нет, и не будет больше, так что если ты решил достичь главного в жизни — не тяни, не разрушай понапрасну все то, что было дано тебе этой волшебной ночью!)

Сергей с трудом сковырнул резиновую пробку остатками ногтей. Он вытряхнул горошины на ладонь, и заворожено уставился на них. Белые вестники смерти, они мирно лежали на ладони, и совсем не казались чем-то страшным, неприятным.

— Я не хочу — Сергей рассматривал яд, словно видел впервые.

— Ты должен сделать это — не унималось божество. — Если ты не убьешь боль, то боль убьет тебя самого. Это нужно сделать, парень — для тебя самого, ведь дело даже не в том, что можно обнаружить себя глубоко под землей, и тогда будут бессмысленными проклятия и угрозы, рассматривай это как очередную преграду на твоем великом пути. Преодолей ее, и забудь — иди вперед, не оглядывайся, не бойся. Пока мы вместе (а это дается мне с каждым разом все тяжелее и тяжелее — сколько можно возиться с таким неблагодарным сукиным сыном?) с тобой не случится ничего такого, что могло бы нарушить наши планы, если ты, конечно, не упрешься и собственными руками не разрушишь все то, над чем мы так долго и упорно работали. Ночь уходит, и у тебя почти не осталось времени — следующая окажется просто темным временем суток, в ней не будет больше волшебства, и каждый раз, ты будешь всматриваться в темноту, кляня себя за глупость, за то, что не решился однажды заглянуть за грань, струсил, когда оставалось всего ничего. Сделай это, парнишка-Сергей и мир будет лежать у твоих ног — ты сам будешь лепить его, словно глину, и никто и ничто не станет помехой. Впрочем, я наверняка повторяюсь — да сколько же можно долдонить одно и то же, не думай, что я буду носиться с тобой, как с писаной торбой. Многие дни уходят в даль, и их не вернуть. Многие дни уходят в даль, и остаются только печаль и сожаление. Тоска об упущенных возможностях, и желание вернуть все назад — вот только знай — это особая ночь, ночь волшебных снов, ночь загадок и тайн, и только в эту ночь совершаются чудеса, не тяни, доверься мне, и ты сам удивишься потом, что был таким глупцом и не замечал очевидного…

Если задержать дыхание, можно услышать, как бьется сердце. Его ритм — ударная партитура в ночном блюзе полуночи, и джазовые синкопы — лишь подтверждение тому, что времени больше нет.

Ночь уходит — бог из глины не врет тебе, осталось совсем немного до того, как зловещий полумрак превратиться в безразличную серую муть, в которой утонут, захлебнутся голоса поющих из стен — существ охраняющих старые стены, и божество уснет навеки там, в царстве глины, чтобы лишь иногда тревожить твой сон малозначащими пустяками.