Андрей Попов - Дверь в сказочный ад

Может, все-таки просто охотники? Эта спасительная мысль, порождение отчаяния, не пропадала до тех пор, пока я не узнал знакомые оттенки звериных тембров: рыканье, грубые медвежьи баритоны, меланхолическое завывание волка, тошнотное хрюканье. Вот и вся лексика.

Это конец…

Мысль столь же ясна, сколь темна породившая ее ночь. ЭТО КОНЕЦ.

Я даже не стал принимать заведомо бессмысленных попыток к своему спасению. Просто сидел и ждал. Тупо, покорно, обреченно. Душа горела, опаляя кончиками пламени холодный бесстрастный мозг. Я не знал ни одного достойного уважения божества, которому сейчас можно бы взмолиться. Остатками внутренних сил я пытался внушать себе, что происходящее — лишь иллюзия, уродливое детище воспаленного воображения. Стоит только очнуться, стоит только хорошенько тряхнуть головой…

Я вытащил из печи тлеющую головешку и прижег ею кисть руки, слегка заскулил… Увы, физическая боль кроме лишних страданий не давала никакого результата. Самая разумная мысль в данной ситуации — сидеть тихо. Авось-небось да пронесет. Черная неутешительная мечта…

Голоса уже стали достаточно громкими, чтобы различать сотканные из них слова и речи.

– Господа, поглядите, какая глупость с его стороны! Он заперся от нас в хижине с соломенной крышей! — кажется, это бегемот.

– Как я проголодался, господа! Мы ведь не договаривались играть с ним в прядки! Зачем он от нас убежал? Зачем? У него совсем нет совести! — вот и волк объявился. Он протяжно завыл, внося собственную партию в реквием поющего ветра.

Вдруг заржал Винд, я оставил его привязанным совсем неподалеку. И тут еще одна черная надежда: может, они съедят мою лошадь и тем останутся довольны?

Как хотелось умереть! Просто уйти в небытие — навсегда, безвозвратно. Умереть хотя бы от испуга, от внезапного паралича сердечной мышцы. «Зачем меня родили в мир без моего на то согласия?!» — кричал я в лицо своей судьбе. Но лицо то, зашторенное целым небом, даже не вняло возгласу. Как страшно быть обреченным на существование! Как тошно! Как все тупо и противно!

Жизнь, говорят, философы, есть сон.

Жизнь, твердят романтики, есть просто большой театр.

Жизни, молчат покойники, вообще нет.

Я же утверждаю: жизнь, не зависимо от того — есть она или нет, является самым искусным из всех существующих абсурдов. Царство пустого неба и отмирающей земли, где боги и люди давно посходили с ума.

Пока моя меланхолия гоняла поток обреченных мыслей, звери уже окружили мою хлипкую хижину, назвать которую убежищем было бы ядовитой иронией. Принялись царапать стены, угрожающе рычать. И вот посыпались первые удары в дверь. С потолка повалил снег из опилок и стружки. Бревна, испуганные не меньше моего, задрожали. Пламя свечи умерло, и все, что происходило в дальнейшем, было покрыто тьмой.

Я уже не видел того, как дверь с визгом вылетела из петель, не видел падающих сверху досок, не видел голодных клыков моей смерти. Лишь на мгновенье во мраке вспыхнули огоньки чьих-то глаз.

Они снова рвали мое тело на части. Ревели от злобы и удовольствия. Мой крик только еще больше воспалял их дикую страсть. Жалость, сострадание, если даже и были им ведомы, то существовали лишь в качестве абстрактных, чуть ли не математических понятий, — были тем же, чем для нас являются значки и символы, начерченные мелом на доске. Бледный, смертельно-бледный мел. И черная, могильно-черная доска… Адская боль, пришедшая из преисподней, вышвырнула душу из моего тела и поселилась там вместо нее. Еще не померкшим сознанием я проклинал все сущее:

Да будет проклята тьма, потому что она является лицом ужаса!

Да будет проклят свет, потому что он лишь предвестник тьмы!

Да будет проклята сама жизнь, потому что она есть ни что иное, как вечная игра мною проклятого света и мною проклятой тьмы!

Я опять проснулся…

В загробном мире?

Возможно, только уже не помню, какой он по счету: четвертый или пятый. И каждый раз, пробуждаясь, приходилось созерцать одну и ту же картину: взмокшую от обильного пота кровать, стены моей спальни, старинные гобелены с архаичными библейскими сюжетами. Ранние солнечные лучи пытаются оживить эти мертвые картинки. Перед взором искрятся какие-то цвета и краски, и все-все-все вокруг действует мне на нервы. Каждое такое утро приходит в голову одна и та же мысль: может, все-таки обыкновенный кошмарный сон? И он наконец-то завершился?

Сегодня я очень долго не вставал, утопая в глубокой перине и тупо созерцая осязаемый мираж собственной гробницы. Назвать ее спальней было уже не совсем корректно. Хотелось притвориться спящим, а еще лучше — притвориться мертвым, чтобы меня больше никто никогда не тревожил.