Андрей Попов - Дверь в сказочный ад

Состояние неопределенности и пустого невразумительного молчания что-то уж сильно затянулось. Я ждал — может, звери сами заговорят со мной? Вроде мы достаточно близко познакомились. И причин для стеснения с их стороны, думаю с горькой иронией, нет. Самым бесцеремонным оказался кот, ценитель печени. Он, как и раньше, был одет в позорные рубища и, пожалуй, представлял самый противоречивый характер маклиновского творчества. Потеряв интерес к глупым порхающим бабочкам, он подбежал ко мне и принялся тереться головой о голенище моего сапога. Я был тронут, честное слово! Но не телом, не чувствами, а умом… Свинья вдруг проснулась и, увидев эту картину, весело захрюкала. В солнечных лучах блеснули золотые бусинки ее зубов.

– Вы ведь не станете меня больше съедать, правда? — наконец я решился задать им этот вопрос. Мой голос выглядел жалобным, почти умоляющим, как у малого ребенка, попавшего в плен к сказочным чудовищам.

Каждый из них смотрел на меня по-своему, но без зла. Никто, впрочем, так и не произнес ни слова. Весьма странное поведение: они даже не разговаривали между собой. «Господа», «Хозяева Мира» или как их еще там величают… словно онемели. А может… (безумно-радостная мысль!) может они наконец стали простыми бессловесными зверями. Свинья стала свиньей, волк — волком, медведь — ни кем иным, как обыкновенным медведем.

Тут подул сильный ветер. Откуда-то с востока. Деревья встревожено зашумели, на небе собрались черные от гнева тучи, которые долго прятались где-то за горизонтом. Они сталкивались между собой, как воинствующие полчища, производя нечто подобное грохоту тяжелых орудий. Словно там, наверху, и в самом деле готовилась война.

– Дело к дождю, — произнес Том прямо над моим ухом.

– Мистер Айрлэнд, — это уже был голос дворецкого. — Возвращаться в Менлаувер сейчас нет никакой возможности. Пойдемте в избушку и переждем непогоду.

Ветер становился сильнее, иногда завывая отчаянными, почти человеческими голосами. Деревья в лесу лишались своих драгоценностей: золото, янтарь, увялый изумруд некогда пышной листвы срывались безжалостными порывами и уносились в никому неведомом направлении. Я еще раз глянул на зверей. Они словно не хотели замечать неистовства пробудившейся стихии и продолжали сидеть на своих местах. У волка наконец сдуло с головы его изящную шляпу.

Тут поляна дрогнула. На ней впервые раздался грубый глас медведя:

– Ветер… ветер меняет погоду, а также настроение, — он не обращался ни к кому лично, но показалось, что реплика была адресована мне.

И я сразу почувствовал резкую перемену в их взглядах. Там, глубоко в зрачках, снова зажегся огонек хищников: самый холодный и в то же время самый жгучий.

– Пойдемте отсюда! Пойдемте! — я подтрунивал Тома и Голбинса поскорее покинуть общество этих странных созданий. — Мы переждем дождь в избушке, а после вернемся в Менлаувер.

– Извините, сэр, но Менлаувера уже нет… — Голбинс вдруг ошарашил меня столь диковатой новостью.

– Как так?

– Сегодня утром было землетрясение, все разрушено до основания. Разрушена и миссис Хофрайт, я подобрал ее обломки.

После этих слов он залез в сумку, достал оттуда оставшиеся бутерброды, а также окровавленную голову миссис Хофрайт. Она смотрела в небо стеклянными глазами и что-то шептала. Я еле различил знакомые слова: «Господь прибежище мое в род и род…» .

– Мы ей ничем уже не поможем, — печально констатировал Том. — Она сломана. Голбинс, выкиньте эту голову.

Ветер уже ревел как бешеный, с неба капнули первые слезы богов. Очевидно, надвигается самый настоящий ливень.

– А кстати, где Винд? — спросил я.

– Его распяли за грехи всех лошадей, — ответил Голбинс. — Но пойдемте в избушку, у меня в сумке еще есть что перекусить.

Тут я увидел вдалеке своего верного Винда. Он был распят меж двух деревьев, в голени ног, возле копыт, кто-то вбил железные колья. Кажется, он был еще жив: хвост подергивался, тело билось в судорогах. Голбинс хотел еще что-то произнести, но лишь пронзительно вскрикнул. Я обернулся и стал свидетелем любопытной картины. Томас вонзил длинный нож в горло моего дворецкого. Видя, что тот еще пытается вырваться, он снял с пояса старинный разбойничий палаш и одним ударом отрубил ему голову. Потом Томас достал чистый белый платок и принялся вытирать свою одежду, запачканную каплями крови.

– Зачем ты его убил?

– В его сумке осталось только два бутерброда. На троих не хватило бы.