Андрей Попов: Дверь в сказочный ад

для чего? — и не мог. Возможно, кто-нибудь в отдаленном или обозреваемом будущем прочтет этот, запылившийся уже, дневник, покачает головой, не исключено даже — проникнется мимолетным чувством некого сострадания, если поверит хотя бы десятой части прочитанного. Возможно и большее: когда-то мои записи, принятые за удачную фантасмагорию, превратятся в книгу на забаву беспечной публике. Но опять тот же вопрос: для чего? Какой в том смысл?

Несколько раз меня атаковали серьезные побуждения разорвать в клочья эту первую страницу, и на том закончить свою бессмысленную творческую карьеру. И несколько раз меня что-то останавливало. Немного позже я понял, что именно. Это было, как ни странно, альтруистическое чувство заботы о будущих владельцах Менлаувера. Поверьте на слово. К тому же, кроме слов больше ничего в наличии не имеется. Граф Рэвиль перед своим самоубийством оставил ошеломленному свету лишь коротенькую записку, полную бурлящих эмоций, крикливых возгласов, но совершенно лишенную того, что называют смыслом и содержанием. Впрочем, он, как и я, писал в приступе отчаяния, когда правая рука не знает, что делает левая, и ни та, ни другая не соображают — чего же от них требует рассудок. И ему это простительно.

Я же, да благословят меня живущие в небесах боги или обитающие под землей демоны, поставил себе целью описать всю историю полностью, и именно такой, какой она выглядела в моих собственных глазах. Ярко запечатленная в памяти, она теперь должна быть запечатлена на бумаге. Во всяком случае так подсказывала живущая где-то внутри совесть. О ее (т. е. совести) существовании я вспоминал только в те мгновенья, когда она что-нибудь настойчиво мне подсказывала. Бывает такое?

Не знаю и, кажется, не желаю знать, сколько людей всерьез воспримут мною сказанное, мною изложенное, мною выстраданное, да и найдутся ли такие люди вообще. На дворе, если мне не изменяет память, конец девятнадцатого века, как считают многие: века просвещения, торжества научной мысли и окончательной победы над древними предрассудками. Похвально и достойно аплодисментов. Но это тот общественный менталитет, на лучезарном фоне которого моя мрачная исповедь будет выглядеть некой черной феерией из такого же мрачного средневековья. Весь казус заключается в том, что это одновременно и правда и заблуждение. Простите меня, если мои мысли будут где-то путаться, образуя явную несуразицу. Да впрочем, все то, что происходило со мной в течение… (затрудняюсь дать точный промежуток времени) несуразицей и являлось. Неосознанной. Непонятой. Неосмысленной.

Только теперь я стал понимать и уважать философов-эмпириков, возводящих в ранг постулата утверждение, что мир вокруг познается не иначе, как чувственным путем. Умозаключения и мудреная гносеология — вторичны и гораздо более второстепенны. Математические формулы — холодны и безжизненны. Только личный опыт — вот единственный путь, что ведет к настоящему Познанию. Я в этом глубоко убежден в той же степени, как и глубоко в это верую . Можно тысячи раз слышать о существовании огромной кувалды с большим железным набалдашником, много читать о ней в книгах, но лишь тогда, когда тебя огреют ей по энному месту, ты ясно убедишься в РЕАЛЬНОСТИ ее существования. Простите за грубость…

Все, хватит бредить, пора заняться делом. За окнами уже совсем стемнело. Казалось, этот взбесившийся ветер задул солнечный шарик за горизонт, потушив на нем огонь. Он же не давал разгореться на полную яркость ночным старожилам — звездам. Мир снаружи погрузился в первозданный мрак и хаос. Стихия по-прежнему агонизирующее выла, как множество диких…

Звери!!

Одно это слово, произнесенное ли, подуманное ли или же краем уха услышанное продолжает вызывать дрожь во всем теле. К своей болезни я пока еще не придумал подходящего названия. Ничего, придумают за меня…

«Завыть бы по-волчьи сейчас на луну, да ночью ненастной луны не найду» . Кстати, не мои слова. Этот афоризм я заимствовал у одного отчаявшегося монаха, у которого что-то никак не клеилось с подвигами.

И все-таки нужно взять перо, еще раз потревожить скучающую чернильницу и возобновить писанину, слушая, как наконечник пера скрипит по бумаге — приятный, должен сказать, звук. У всякой истории есть где-то свое начало и, вероятно, будет конец. Что же касается моих приключений, то их конец достаточно ясен и уже давно предрешен. А вот отыскать начало…

Пожалуй, им является сам факт покупки Менлаувера… давным-давно… приблизительно вечность тому назад…

Читать дальше